Падение популярности президента России продолжается уже давно, и это очень устойчивая тенденция – отмечает руководитель «Левада-центра», опираясь на данные многолетних исследований

Исполнился ровно год со дня начала третьего президентского срока Владимира Путина. Лев Гудков, руководитель независимого социологического «Левада-центра», говорит о том, что Путин теряет популярность, однако общество не может пока предложить эффективную альтернативу созданному им режиму:

– Путин теряет поддержку – очень устойчиво и не первый год. Это началось уже в августе-сентябре 2008 года. Тогда его деятельность одобряли примерно 87 процентов, но с той поры мы наблюдаем медленное, с некоторыми всплесками во время электоральных циклов, падение доверия, одобрения, популярности Путина и усиление негативного отношения к его политике. Сегодня деятельность Путина одобряют, если спрашивать только о нем лично, 57 процентов респондентов и не одобряют 35 процентов. Все больше людей считают, что население устало ждать выполнения обещаний, которые Путин делал в предвыборный период. Таких сегодня насчитывается 62 процента. Люди устали от него, не верят его словам. Пока своеобразная «несущая конструкция» отношения  к Путину – это равнодушие и апатия. Число горячих сторонников президента, его твердых сторонников медленно снижается, составляя сегодня где-то около 18-20 процентов.

– Какова динамика по сравнению с маем прошлого года?

– Тогда полностью одобряли деятельность Путина 38 процентов, сейчас – 31. Это очень устойчивый нисходящий тренд. Число недовольных Путиным растет примерно в такой же пропорции.

– На популярность Владимира Путина оказывает влияние общая усталость населения или можно говорить о влиянии каких-то конкретных событий?  Например, кампания гражданского протеста, связанная с «болотным делом», – этот отдельный фактор как-то проявляется в ваших исследованиях?

– Проявляется, но очень слабо, потому что все сколько-нибудь заметные протестные движения наблюдаются только в Москве и еще в нескольких крупных городах. Из-за информационной монополии государственного телевидения провинция практически ничего не знает об этом или, по крайней мере, получает искаженную картину происходящего. В крупных городах работает интернет, и здесь ситуация другая, но в провинции – и в стране в целом – деятельность оппозиции никак не сказывается на информационной картине. Куда более значимое и более существенное влияние на общественные настроения, и влияние очень устойчивое, оказывают нарастающие коррупционные скандалы во власти. В связи с начавшейся вокруг Министерства обороны кампании возникает негативный фон по отношению к власти в целом и, соответственно, к Путину как венчающему эту систему элементу.

По мнению большинства опрошенных, Путин не в состоянии бороться с коррупцией: потому, что он или отчасти включен в эти коррупционные связи (так считают, в принципе, не очень много людей, около 15-20 процентов) или — даже если прямо не связан с коррупционными отношениями, то вынужден их терпеть, поскольку опирается на чиновничий класс. В целом усиливается мнение, что Путин защищает интересы нескольких влиятельных групп – прежде всего олигархов, крупных финансово-промышленных группировок, силовиков, ФСБ, армии, полиции и бюрократии, но не представляет интересы основной части населения.

– Вы сказали, что граждане разочарованы неспособностью Путина выполнить обязательства – речь прежде всего, видимо, идет о выполнении социальных обязательств?

– Именно так. Народ недоволен «сбросом» государством своих социальных обязательств. То, что записано в Конституции, то, что Путин каждый раз обещает, – по существу не выполняется, объем социальных гарантий постоянно тает и уменьшается. Люди это чувствуют. Их можно агитировать, убеждать, раздавать обещания, но падение уровня жизни они ощущают на себе. Несмотря на пропаганду и популистские заявления, социальная база Путина сокращается.

– Социология предусматривает какую-то точку невозврата? Вот вы сказали о том, что сейчас популярность Путина – 57 процентов. Если этот показатель опустится ниже 50, это что-то означает?

– Это не обязательно критическая масса. Запасы терпения в России, инерция опыта приспособления к репрессивному государству очень велики. Это ощущение безальтернативности власти (несмотря на рост коррупции и произвола) блокирует возможность участия граждан в политике и главное – интереса к политической жизни. Вот такая аморфность, раздробленность общества и являются условиями сохранения инерционного движения режима. Дело даже не в самом режиме Путина, не в политической системе, не в вертикале власти. Дело в том, что общество не знает, как выйти из этой ситуации.

– Иными словами, сколько-нибудь значительные группы населения и не пытаются искать альтернативу? 

– Они не могут альтернативу найти. Сказываются интеллектуальная слабость нашего общества и слабая солидарность в обществе.

– Данные, которые вы приводите, крайне неприятны для режима Путина. Их обнародование как-то связано с попытками признать независимый «Левада-центр» иностранным агентом? 

– Мы это постоянно говорим, и тут ничего не меняется. Нас ругают со всех сторон. Год назад нас ругала демократическая оппозиция за то, что мы приуменьшаем, по их мнению, размеры фальсификаций во время выборов. Я тогда много говорил о том, что при авторитарном режиме электоральные модели поведения совершенно другие, чем в демократическом обществе. Сегодня данные «Левада-центра» показывают падение поддержки режима, и нас начинают клевать власти. Не хватает понимания, как устроено это общество – инерционное, слабое, с сильным авторитарным потенциалом, как оно движется. Даже у продвинутой части общества не хватает понимания, как оно устроено, на чем держится политическая культура. А то, что объективные данные вызывают недовольство или даже неприязнь, – здесь сказывается непонимание роли социологии. Социология – не врач, а градусник.