Анализ большого массива социологических данных Левада-центра (общероссийские опросы, опросы на митингах и несколько десятков углубленных интервью с участниками протестного движения) убеждает: главная особенность прошедшего электорального цикла в России состоит в том, что активная часть населения крупных городов публично и организованно заявила о своем неприятии результатов выборов и политической системы в целом.

Мобилизация

Центральным, но не единственным событием, запустившим волну протеста, стала, видимо, так называемая «рокировка».

Для большинства населения она означала конец неопределенности: сразу после решения Путина идти на выборы готовность поддержать его кандидатуру выросла с 27% в сентябре до 37% россиян (не избирателей, пришедших на выборы!) в октябре 2011-го. В ходе предвыборной гонки этот процент увеличился лишь незначительно.

Для небольшой части российского общества (и половины протестующих) она означала крушение надежд на эволюционное изменение режима. Для части элиты, рассчитывающей на такой сценарий, рокировка означала несостоятельность стратегии, направленной на упрочение собственного положения, постепенное увеличение влияния на формирование государственной политики. Для них любой результат выборов, означающий победу кандидатов от власти, автоматически оказывался неприемлем.

Недовольство, усиленное общей ситуацией неопределенности и чередой предвыборных скандалов, нашло выход сначала в протестном голосовании, в повышенном внимании к результатам выборов и работе наблюдателей, а затем и в массовых протестах. В самом факте и масштабе фальсификаций не было ничего нового. Новостью стала реакция меньшинства, готового (кажется, неожиданно для себя и для власти) к организованному политическому действию.

Самоорганизация

Общественные инициативы с самого начала играли важную роль в развитии событий. Усилиями наблюдателей, ассоциации «ГОЛОС» и независимых СМИ обществу были предъявлены факты нарушений по всей стране. Привычные акции оппозиции уже в декабре оказалась «оккупированы» обычными гражданами, а рядом с политическими структурами начали складываться различные неформальные кружки соорганизаторов — журналистов и гражданских активистов, рядовых граждан. Отдельные частные инициативы и идеи, часть из которых была реализована совместными усилиями, например, в рамках «Мастерской протеста», меняли облик митингов. Социальные сети обеспечивали быструю коммуникацию, вовлечение новых людей, подобие обратной связи между организаторами и рядовыми участниками митингов.

Присоединившиеся к протесту граждане добавляли содержания к уже существующему «скелету», обогатив и видоизменив первоначальные замыслы организаторов. Собравшись 5 декабря на митинг движения «Солидарность» на Чистых прудах, граждане частично перехватили инициативу у политиков. Точно так же, когда в поездке компания собирается у кого-то в гостиничном номере на «вечеринку», никто не считает хозяина комнаты главным организатором.

Институционализация

Герои митингов, выступавшие со сцены: Татьяна Лазарева, Евгения Чирикова, Алексей Навальный, Дмитрий Орешкин, Илья Яшин, Борис Немцов, Эдуард Лимонов, Сергей Удальцов, Вера Кичанова, Константин Янкаускас, Юрий Шевчук, Артемий Троицкий, Борис Акунин, Дмитрий Быков, Сергей Пархоменко, Ольга Романова, Леонид Парфенов и др., — это не набор случайных лиц, все они уже были на виду, вместе принимали участие в благотворительных, культурных, образовательных, общественно-политических мероприятиях и объединениях. За многими из этих имен — сложившиеся организационные структуры (как формальные, так и нет): партии, политические движения, благотворительные фонды, независимые СМИ, гражданские инициативы, кружки, советы, творческие и музыкальные коллективы и т.д.

Массовый протест проявил существовавшие, часто незаметные для внешнего наблюдателя связи и ускорил появление новых. Опыт совместной работы политиков, гражданских активистов, журналистов, публичных и творческих фигур, их способность создавать объединяющие структуры (комитеты, мастерские, школы и т.д.) по ходу событий, вовлекая в их работу новых людей, — все это помогло удерживать активность на протяжении нескольких месяцев.

Пусть никого не смущает масштаб описанных инициатив. С «неприметного созревания на периферии» новых гражданских структур, «свободного мышления, независимого творчества и политической деятельности» начиналось в Чехословакии, по мнению Вацлава Гавела, долгосрочное «спонтанное» и незаметное врастание «независимой жизни общества» в существующие структуры (посттоталитарного) государства, изменявшее его.

Политизация

Еще недавно многие из выступавших со сцены на митинге упорно заявляли о том, что они вне политики. Для признания своей политической роли понадобились нереализованные попытки сотрудничества и компромисса с властью.

Характерен пример Евгении Чириковой, которая неоднократно пыталась добиться своего, обращаясь к «Единой России» и президенту. Но безрезультатно.

В условиях, когда исполнительная власть подчинила себе законодательную и судебную ветви, устранив тем самым барьеры для коррупционных интересов чиновников федерального и местного уровня, вывела из строя легитимный механизм разрешения конфликтов (независимый суд), у общественных инициатив остался один выход — начать открыто сопротивляться властному произволу. Это сопряжено с большими рисками, но при достаточном уровне институционализации оказывается возможным продолжить работу и в неблагоприятных условиях. Возникновение конфликтов, невозможность их разрешения и высокие риски открытого протеста, таким образом, обусловлены самой композицией российской власти.

Итак, политизация гражданских инициатив происходит в случае конфликта общественного и коррупционного интересов. Это позволяет уточнить распространенное (М. Дмитриев, М. Снеговая, М. Гайдар и др.) представление о том, что с ростом благосостояния население автоматически предъявляет спрос на права и свободы. Конечно, высокий уровень благосостояния большинства участников московских митингов (чтобы ни говорили о том, что на площадь вышли представители «всех» слоев населения) позволяет людям действовать. Независимо, без оглядки на бюджетные выплаты. Более того, растущая готовность людей жертвовать деньги, в том числе на политические проекты, сдавать членские взносы, перечислять средства через интернет, робкие попытки бизнеса поддерживать общественные инициативы, несмотря на риски, — все это позволяет сказать, что в крупных городах начинает складываться «экономика независимого политического действия».

Однако появление политической позиции — это не абстрактное желание, которое появляется с выходом на новую ступень пирамиды Маслоу. Добиваться соблюдения своих прав людей вынуждает невозможность реализации конкретных интересов в рамках существующей политической системы, готовность и способность к организованному коллективному действию. Активисты сами говорят о том, что их «выталкивают» или «выдавливают» в политику. Политические требования выдвигаются не от избытка свободного времени и хорошей жизни, а потому, что власть не выполняет свои же обязательства, захватывая все новые сферы общественной жизни.

Демократизация

В феврале 2012 года в ответ на действия меньшинства, заявившего о своем неприятии ситуации вокруг выборов и политического режима в целом, власть с опозданием мобилизовала своих сторонников на «антиоранжевый митинг», концерт в Лужниках и мероприятия в других городах. Эти усилия помогли перехватить инициативу у протестующих, четко озвучив мнение молчаливого большинства, задав санкционированное сверху отношение к происходящему. Одновременно о своих политических амбициях заявила церковь — массовым «стоянием» у храма Христа Спасителя в поддержку патриарха, подвергшегося «гонениям». Характерно, что на каждом направлении (гражданский и политический протест, инициируемая властью и церковными кругами активность) происходит освоение всех доступных инструментов проведения общественных кампаний: молодежные объединения, митинги, открытые письма (в защиту Pussy Riot или церкви, Михаила Ходорковского или «судебной системы»), публичные дискуссии и т. д.

Если добавить к этому попытки оппозиции, националистов, гражданских активистов (от Алексея Навального до обществ защиты прав потребителей), правозащитников втягивать в свою деятельность все большее число граждан, то российский общественно-политический ландшафт окажется все более разнообразным.

Самюэл Хантингтон, изучавший условия трансформации политических режимов в развивающихся странах в 1960-х годах, показал, что в процессе модернизации «у всех групп — как старых, так и новых, как традиционных, так и современных — усиливается сознание самих себя в качестве групп и своих интересов и притязаний в отношении других групп», активные действия одного социального слоя по защите своих интересов влекут за собой мобилизацию остальных. При этом в истории распространены примеры того, как авторитарный режим контролирует оппозиционно настроенную столицу, опираясь на широкие слои населения за пределами крупных городов. Возможно, мы наблюдаем что-то похожее.

Как показывал, описывая «природу путинизма», глава Левада-центра Лев Гудков, российский политический режим до сих пор держался не просто на поддержке большинства, но был возможен только при условии пассивности населения. Если предположить, что все новые группы начинают добиваться своих интересов в отсутствие универсальных механизмов учета и согласования их требований и разрешения конфликтных ситуаций, то всякая новая инициатива вынужденно будет политизироваться и бросать вызов всей политической системе.

Если это так, то представительство и согласование групповых интересов, не имевшее особого смысла в 1990-е и нулевые (ни в политике, ни в общественной сфере), сегодня, в условиях растущей групповой активности, оказывается на повестке дня.

Протесты, в которых проявилась готовность меньшинства артикулировать и отстаивать свои интересы и представления о будущем, сигнализируют о необходимости приведения политических институтов в соответствие с меняющимися социальными условиями — ради сохранения устойчивости политической системы в целом. Речь идет о классическом модернизационном вызове, с которым сталкивались многие страны: экономическое и социальное развитие приводит к групповой эмансипации, что, в свою очередь, требует адаптации политических институтов. Подчеркнем особо: запрос на демократизацию обусловлен здесь не общественными представлениями по поводу прав и свобод, «западного» варианта развития, «сильной руки» и проч., но необходимостью обеспечить политический порядок. В противном случае, как предупреждал крупнейший исследователь процессов модернизации социолог Шмуэль Эйзенштадт, нас ожидает хаос или стагнация.

Денис Волков, социолог Левада-Центра

http://www.novayagazeta.ru/politics/53458.html