1. «Крымская мобилизация» закончилась в 2018 году, но ее последствия останутся надолго
Возбужденное состояние общества, патриотическая эйфория радикально изменили институциональную систему государства. Антизападная, открыто антидемократическая политика восстановила легитимность режима, ослабленного после демонстраций протеста 2011–2012 годов. Пропаганда подняла на поверхность слои политической культуры, присущие позднему сталинизму, восстановив авторитет хранивших ее институтов — госбезопасности и армии. Они, а не парламент или суд, получили статус государствообразующих структур. Именно ВС и ФСБ общественное мнение считает намного более влиятельными ведомствами, чем правительство, Госдума, администрация президента, не говоря уже о судебной власти или партиях.
Население отдает себе отчет в том, что силовики, поставленные над законом, стали основой путинского правления.
Путин опирается на них и выражает в своей политике их корпоративные интересы. Но общество в целом сегодня так же не готово к осознанию последствий происходящего, как это было после чеченской войны, ставшей предпосылкой установления авторитарного правления.
2. Антизападные и антиукраинские настроения заметно ослабли
Враждебность к США, проявляемая в 2015 году 82% опрошенных, снизилась к 2020 году в 2 раза — до 40%, позитивные мнения, напротив, поднялись с 12 до 43–46%. Неприязнь к ЕС за то же время опустилась с 70 до 36%, позитивное отношение выросло с 18 до 50%. Даже к Украине, которая, с тех пор как украинцы высказались за присоединение к ЕС, стала главным объектом агрессивной демагогии, отношение к осени 2019 года заметно улучшилось: доля позитивных высказываний выросла с 26% (низшая точка, май 2015-го) до 56% (сентябрь 2019).
3. Продолжение милитаристской кампании породило не только тревогу от приближения большой войны, но и глухой протест, обернувшийся против самой власти
Катализатором здесь оказалась пенсионная реформа. Она дала выход накопившемуся недовольству из-за снижения уровня жизни, особенно раздражающего на фоне растущих военных расходов, повышения зарплаты полиции, чиновникам.
Население поверило, что Россия — благодаря Путину — вернула статус Великой державы, который имел СССР. Но восстановленное «величие», как оказалось, не устранило глубоко укорененное и неприятное убеждение в том, что в «мире» (в развитых и богатых странах) «нас» по-прежнему считают слабой, отсталой и варварской страной, опасной из-за цинизма и непредсказуемости своего плутократического руководства.
4. Важнейшие следствия международной политики, проводимой Россией в последние годы, по мнению россиян, заключаются в следующем:
улучшилось состояние вооруженных сил РФ (так считают 83% опрошенных, декабрь 2019 года), усилилось влияние России в мире (62%), но в то же время снизился уровень жизни в стране (64%), ухудшилось состояние экономики (58%).
В 2019 году, по мнению россиян, положение дел стало хуже в таких сферах, как экология (об этом заявили 49% опрошенных; «улучшилось» — 12%), здравоохранение (46%; «стало лучше» — 14%), упал уровень жизни (43%, «повысился» — 13%), уменьшились возможности зарабатывать (42%, повысились — 10%), более несправедливым стало распределение материальных благ — так считают 41% (об улучшении ситуации здесь говорили лишь 7%), продолжают портиться отношения с западными странами и НАТО (42 и 13% соответственно).
Чуть менее негативно оценивалась ситуация в области образования, свободы слова, личной безопасности, защиты от произвола полиции — здесь доля тех, кто отмечал ухудшение, составляла от 34% (школа) до 20–24% (полиция).
5. Радикально разошлись представления о приоритетных направлениях и целях государственной политики у населения и у власти:
в последние годы три четверти россиян полагали, что основные усилия руководства страны должны быть направлены на повышение благосостояния граждан, а не на наращивание Россией военной мощи и влияния в мире (в 2019 году доля таких ответов составляла 82%). За увеличение расходов на армию и оборону высказывалось в среднем лишь 17%.
Дело еще не дошло до того, чтобы признать нынешнюю политику правительства «противоречащей национальным интересам» или «антинародной», как это было в 1990-х годах, хотя все увеличивающаяся доля россиян постепенно склоняется к этому мнению.
Сдерживает наследуемый страх — участие в «политике» вновь становится опасным:
боязнь стать жертвой произвола властей или жертвой беззакония выросла с 29% (2015–2017 гг.) до 50–51% (2018–2019 гг.), угроза возврата к массовым репрессиям — с 20–21% в 2014–2015 гг. до 39–40% в 2018–2019 гг. Об ужесточении политического режима говорили в 2015 году 17%, в 2018–2019-м — уже 35–36% опрошенных.
6. Отставка Медведева, который в последние годы вызывал недовольство у 65% населения, была воспринята с явным удовлетворением
Как и назначение премьер-министром Мишустина. Это, однако, не укрепило веру в способности нового кабинета улучшить ситуацию в экономике и в социальной сфере.
7. Диссонанс в сознании
Пик представлений «Россия восстановила статус Великой державы» приходится на середину 2018 года (76%).
Можно говорить о явном диссонансе в общественном сознании: две трети россиян хотят «жить в великой и сильной стране», каким был СССР, но иметь при этом высокий уровень благосостояния, комфорта и социальной защищенности, как в западных странах.
В возбужденном состоянии доминирует первый мотив, в обычном — второй.
Смутное понимание, что милитаризм и мнимое «величие страны» ведет не к безопасности и улучшению жизни, а к консервации бедности населения, долгое время характерное лишь для немногочисленной группы недовольных, сегодня начинает проявляться в более широких слоях. Поэтому в январе этого года соотношение предпочтений у россиян изменилось: 63% россиян «хотели бы жить в стране с высоким уровнем жизни, пусть и не самой сильной из стран мира». 35% — по-прежнему «в великой державе, которую уважают другие страны, потому что боятся».
8. Военные кампании дают лишь короткие всплески массовой удовлетворенности жизнью.
(Война — это роскошь бедных стран. — Збигнев Бжезинский).
Милитаристская риторика тешит коллективное самолюбие, но не способна избавить от гнетущего чувства ущербности, отсталости и бедности.
Расчесывание этих комплексов обиды, несправедливости и зависти оборачивается либо ресентиментом и враждебностью к богатым и успешным западным странам, либо инфантильной регрессией, желанием вернуться во времена СССР.
От 55 до 45% в разные годы полагали, что «было бы лучше, если бы все оставалось так, как было до начала перестройки (до 1985 года)». Советское прошлое все сильнее воспринимается как утраченное золотое время. Но дело не только в этом.
Хронически негативный фон восприятия настоящего объясняет устойчивость запросов на государственный патернализм, ожидание заботы и помощи от власти. Других представлений о силах, способных вывести человека из состояния безнадежной нужды, у этих людей нет. В этом заключается функция массовых иллюзий, включая надежду на президента, равно как и причина недоверия к оппозиции, не имеющей реальных ресурсов распределения благ или изменения сложившегося положения вещей.
9. Декларативное одобрение путина
Понимание политической безальтернативности Путина, с одной стороны, и надежды, что он сумеет вывести страну из бедности, с другой, позволяют ему сохранять высокий уровень декларативного одобрения. «Организованный консенсус» не дает опускаться его рейтингу ниже 60%. Но под показной лояльностью и симпатией скрывается разочарование: за два с небольшим года (ноябрь 2017 — январь 2020) уровень доверия к Путину снизился с 59 до 35%. Соответственно, доля тех, кто не хотел бы видеть его в качестве президента после 2024 года, поднялась с 18 до 38%.
10. Путинская «стабильность» привела к стагнации экономики
Наличие массива 60–70% бедных людей, зависимых только от государства, позволяет управлять этой беспомощной массой. На этой почве и выстраивается «возвратный тоталитаризм», попытка сохранить в новых условиях архаическую и неспособную к развитию систему господства. Путинизм — не новый сталинизм, а китч тоталитаризма. Стилистика здесь более информативна, чем официальные документы.