Ксенофобские настроения, пошедшие на спад с 2014 г., растут второй год подряд, следует из данных «Левада-центра», с которыми ознакомились «Ведомости». С 2017 г. уровень этнофобии (доля тех, кто хотел бы ограничить проживание в России какой-то этнической группы) поднялся с 54 до 71%, что близко к показателям «докрымского периода» 2012–2013 гг. Так, доля выступающих за ограничение проживания цыган выросла с 17 до 40%, китайцев – с 15 до 39%, выходцев из Средней Азии – с 19 до 32%, уроженцев Кавказа – с 22 до 31%, украинцев – с 8 до 18%, евреев – с 4 до 17%. Каждый второй россиянин поддерживает лозунг «Россия для русских».
Мигрантская тема возвращается в публичную повестку и снова интересует население, говорит социолог «Левада-центра» Карина Пипия. Среди проблем, которые более всего тревожат россиян, все чаще фигурирует межнациональная и мигрантская тематика: в 2015–2017 гг. об этом говорили суммарно 17–18% опрошенных, в 2019 г. – 23%. Доля тех, кто выступает за ограничение трудовой миграции, выросла за два года с 58 до 72%. При этом 64% респондентов (против 57% в 2013 г.) считают, что их родственники и знакомые могли бы делать работу, которую выполняют мигранты. Происходит возвратный рост: ксенофобские настроения вернулись к более привычному повышенному состоянию, поясняет социолог: «Общественное мнение не может сохраняться вечно в одном состоянии, за периодом снижения наступает период роста, тем более что контекст 2019 г. в отличие от предыдущих изобиловал ксенофобской повесткой – от антимигрантских выступлений в Якутске и столкновений с цыганами в Пензенской области до местных избирательных кампаний, где традиционно используется мигрантский фактор для получения голосов избирателей».
Пик ксенофобских настроений был в 2013 г. и цифры 2019 г. по отдельным индикаторам демонстрируют приближение к этому уровню, но прогнозировать резкий всплеск таких настроений на общероссийском уровне всегда сложно, оговаривается Пипия: «Один из факторов негативного отношения к мигрантам – это конкуренция и зависть, особенно в депривированной среде, где мигранты могут рассматриваться как богатые и успешные конкуренты, занимающие рабочие места местных жителей и демпингующие уровень зарплаты. Проблема бедности волнует население больше, чем 2–3 года назад, а обострение подобных настроений ищет выход через поиск виноватых – мигрантов, меньшинств, власти и т. д.». У коллективного сознания всегда есть тумблер, который может переключить внимание с ранее актуальной повестки на что-то другое, как это было с присоединением Крыма, но это всегда какая-то экстраординарная ситуация, которая не зависит от обычных людей, резюмирует социолог: «Эти изменения скорее могут произойти сверху, а не снизу».
Положительный эффект Крыма, который отвлек граждан от этой повестки, исчерпался, говорит директор центра «Сова» Александр Верховский: «Цифры вернулись к уровню 2011–2012 гг., когда ситуация была стабильно плохой, а в предкрымском 2013 году она была аномально плохой из-за антимигрантской кампании. Особенно быстро ухудшается отношение к группам вроде китайцев, вьетнамцев, евреев, которые раньше граждан беспокоили меньше и являются скорее символическими «чужими». И если по социальной дистанции по отношению к разным группам ситуация довольно стабильна, то по желанию ограничить их проживание в России есть заметный рост. Может быть, личное отношение не ухудшилось, а когда люди начинают «думать политически», то в голове возникают угрозы и они становятся более ксенофобными». Хорошая новость в том, что россияне чаще считают, что готовы делать работу мигрантов, отмечает эксперт: «Там виден сильный сдвиг, и это результат экономического кризиса. Люди по сравнению с 2013 г. стали мыслить более рационально, и это хорошо». На рубеже 1999–2000 гг. был резкий рост ксенофобии, потом он стабилизировался более чем на 10 лет, поэтому новая стабилизация на уровне 2011–2012 гг. наиболее ожидаемый сценарий, добавляет Верховский.
