Незавидная экономическая ситуация и невозможность сохранять статус-кво заставляют все чаще заводить разговор о различных сценариях развития страны. О будущем страны спорят «силовики» и «системные либералы», сторонники «плана Кудрина» со сторонниками «предложений Глазьева». Время от времени появляется интерес к тому, что думают о будущем простые граждане. Какие сценарии для них наиболее предпочтительны? От этого теоретически зависит диапазон возможных политических решений: на что может пойти власть, не рискуя поддержкой широких слоев населения, или же на какие слои могут опереться реформаторы.
Содержательно говорить о будущем способны далеко не все россияне. Согласно регулярным общероссийским опросам «Левада-центра» почти половина россиян (46%) «не знают, что будет даже в ближайшие месяцы», треть (33%) могут планировать лишь «на 1–2 года вперед», каждый десятый – «на 5–6 лет» и лишь 5% россиян планируют «на много лет вперед». За последнюю четверть века способность к планированию выросла, но ненамного. Молодежь, люди с самым большим будущим, представляет свою жизнь лишь на пару лет вперед. Наиболее длительный горизонт планирования имеют самые обеспеченные и носители высокого социального статуса (руководители, управленцы, начальники). Одним днем живут прежде всего социально ущемленные категории граждан (самые бедные, пожилые, с низким уровнем образования, пенсионеры и, как ни странно, предприниматели).
Короткий горизонт планирования наверняка связан с представлением о том, что обычный человек не может повлиять на происходящее в стране (лишь 6% россиян считают, что могут оказывать «полное» или «значительное» влияние на происходящее в стране, еще 18% говорят, что способны повлиять на действия российского руководства). Участники фокус-групп обычно сходятся во мнении, что, «что бы ты ни придумал, от тебя все равно ничего не зависит», «нас все равно никто не спросит», «власть все сделает по-своему». При этом власть в представлениях большинства выступает единственным протагонистом изменений: «пока правительство не захочет, жить мы лучше не будем». Других действующих лиц не видно. Во многом это результат сознательной политики власти по маргинализации и выдавливанию из публичного пространства любых групп, которые могли бы представить альтернативные образы будущего. Отчасти – результат слабости общественных и политических структур, не способных выработать и представить обществу альтернативные сценарии развития страны.
Обсуждать образы будущего с респондентами довольно тяжело. На прямые вопросы люди обычно отвечают, что будущее «смутное», «призрачное», «туманное», «неопределенное». Или же говорят: «не могу планировать», «не знаю», «нет представлений». Будущее предстает чаще всего просто как продолжение настоящего («будет получше» или «похуже», «цены поменьше», «экология получше», чем сейчас) или его отрицание («не будет безработицы», «цены не будут расти», «войны не будет», «Америки не будет», «Европейский союз распадется»). Часто для рядовых россиян будущее проступает как расплывчатый и малосодержательный рисунок: «солнышко светит», «детки играют».
Неопределенность характерна не только для будущего, но и для настоящего. Участники фокус-групп жалуются на то, что в их жизни «слишком много неопределенности», «СМИ давят», «слишком много информации», «у каждого свое мнение», «нет уверенности в завтрашнем дне». Отсюда усталость, желание опереться на государство, агрессия по отношению к разнообразию, чужому мнению и к новому в целом. Респонденты разных возрастов, в том числе молодые, демонстрируют желание сбросить эту сложность, отказаться от тревожного настоящего и будущего в пользу советского прошлого (часто вымышленного, так как об этом могут говорить даже совсем молодые респонденты), когда «все были одинаковые», «у всех было одно мнение», «государство заботилось о людях» и «была уверенность в завтрашнем дне», «жить было просто».
В групповых дискуссиях часть респондентов готова признать необходимость изменений. Но одновременно с этим обязательно звучит мнение, что выгоды от реформ можно будет ощутить лишь в отдаленном будущем, а с издержками придется столкнуться уже сегодня. Результатом таких рассуждений оказывается желание отодвинуть реформы «на потом», чтобы цену за них платил кто-то другой. Оказывается, что характеристику, которой респонденты с готовностью наделяют практически любого российского политика, – «не думает о стране», «думает лишь о собственном кармане» – можно применить к самим россиянам. Получается, что отсутствие образа будущего у рядового человека можно объяснить не только неспособностью думать на перспективу или отсутствием публичной дискуссии по этому поводу. Другим объяснением оказывается желание оттягивать момент начала любых изменений как можно дольше. В отрицании будущего и страхе перед ним население вторит российской власти, которая сама отчаянно сопротивляется переменам, настаивая на «традиционных российских ценностях» и вводя новые политические ограничения.
Означают ли смутные и безрадостные массовые представления о будущем, что россияне готовы будут поддержать лишь тех политиков, которые выступают за сохранение статус-кво? Это не обязательно так. При всей ностальгии по вымышленному прошлому и желании оттягивать перемены как можно дольше в разговорах люди часто признают, что времена изменились, прошлого, каким бы привлекательным оно ни казалось, не вернешь. Уверенность в завтрашнем дне, которая была характерна для второй половины нулевых (пресловутая «путинская стабильность»), закончилась вместе с кризисом 2009 г. Рост доходов тогда быстро возобновился, но оптимизм по поводу будущего не вернулся.
Страхом, связанным с массовыми представлениями о будущем, является подспудное ощущение упадка. В последние пару лет групповые дискуссии были полны разговорами о том, что Россия доказала всему миру свою мощь и вернула статус великой державы. Однако в последнее время в представлениях участников групповых дискуссий в столице все чаще начинает проступать образ страны, к 2050 г. съежившейся до размеров Москвы, Московской области, европейской части (интересно было бы повторить этот эксперимент в других частях страны). Обсуждая этот образ, люди не спорят, но нервно перекидываются шутками, пытаясь снять диссонанс между собственными представлениями о незавидном будущем и бравадой официальной пропаганды. Эйфория от присоединения Крыма хотя и укрепила на время всеобщий оптимизм (в 2014 г. резко выросли все оценки происходящего, рейтинги власти), но не смогла поселить в людях веру в будущее. Сегодня на первый план вновь выходят повседневные проблемы: рост цен на товары и услуги ЖКХ, низкие зарплаты, пенсии и пособия, плохое здравоохранение, общая неустроенность жизни, контрастирующая с реляциями о величии страны.
Напомню, что именно с неопределенностью, отсутствием перспектив и смутным ощущением тупика у значительной части населения было связано падение рейтингов первых лиц и основных государственных институтов, наблюдавшееся в 2009–2011 гг., что в итоге создало питательную среду для массовых протестов. Сегодня, после двухлетней передышки, связанной с присоединением Крыма к России, былой пессимизм возвращается. А вместе с ним постепенно начинает закрадываться подспудное понимание, что сохранение статус-кво невозможно и перемены неизбежны, не только у представителей элиты, но и у простого населения.