Почему именно сейчас эксперты заговорили о новой волне эмиграции и чем она отличается от прежних, по каким причинам многие россияне хотят, а некоторые все же решаются сменить страну проживания, какие возможности ждут решившихся на отъезд в чужую страну – социологическая палитра, представленная директором Левада-Центра, доктором философских наук Львом ГУДКОВЫМ ответственному редактору «НГ-политики» Розе ЦВЕТКОВОЙ, высветила довольно неожиданные миграционные настроения россиян.
– Лев Дмитриевич, согласно мартовскому опросу Левада-Центра, большинство респондентов ответили отрицательно на вопрос, хотели бы они именно сейчас уехать из страны. Чем это объяснить, ведь кризис все очевиднее надвигается и финансово-экономические и социальные условия жизни как раз того самого большинства не назовешь сегодня слишком комфортными?
– Я бы так не формулировал вопрос – «большинство» населения в принципе никогда и ни при каких обстоятельствах никуда не собирается уезжать из страны, более того – не сможет этого сделать, даже в случае каких-то немыслимых катастроф. Потенциально уезжают либо какие-то дискриминируемые группы, либо активное меньшинство, люди, которых привлекают преимущества свободы или блага в другой стране.
Мы отслеживаем миграционные настроения, если исходить из материалов социологических опросов, начиная с 1989 года. И сегодня в этом направлении есть некоторая динамика.
Каждый из современных кризисов способствовал некоторому подъему миграционных настроений. С самого начала 90-х годов было несколько таких волн миграции. Вначале это была преимущественно этническая миграция, то есть уезжали евреи, немцы, греки и другие из России в страны своей этнической принадлежности. Вторая волна миграции, ближе к середине 90-х, назовем ее экономически мотивированной, была связана с тем, что в стране начался экономический спад, закрывались предприятия, организации, прежде всего те, что были связаны с высококвалифицированным рабочим составом. Это военно-промышленный комплекс, НИИ, проектные всякого рода организации и т.д. То есть те, которые в советское время собрали лучших по своим качественным характеристикам работников. Отток за границу шел именно этих высококвалифицированных специалистов: они остались без работы, были не востребованы в своей стране и уезжали на Запад, потому что там был спрос на квалифицированные кадры. В целом эмиграционные настроения за двадцатилетие 1988–2008 годов (потом началась другая история) были характерны, если судить по массовым опросам, для 9–11% населения. Именно столько примерно в стране людей, которые в принципе задумывались о возможности эмиграции. Но уточню, что речь в данном случае идет именно об эмиграционных настроениях, потому что реально уезжало существенно, я бы сказал, на порядки, меньше, где-то полпроцента или что-то в этом роде.
Правда, если взять количество уехавших в эмиграцию в целом за эти годы, то получается довольно приличная цифра – примерно 3,5 миллиона человек. Но поскольку это не был одноразовый исход, то и не так заметно.
– А что изменилось в миграционных настроениях россиян после 2008 года – кризисного года в мировой экономике, как мы все помним?
– После кризиса 2008 года забеспокоился и стал подумывать об отъезде слой, который условно можно назвать российским «средним классом». Иной стала и мотивация причин отъезда. Если раньше люди объясняли свое желание уехать либо этническими и национальными обстоятельствами – воссоединением семей, желанием жить среди своих, либо, наоборот, какими-то факторами выталкивания – этнической дискриминацией, потерей перспектив, безработицей и прочим, то теперь готовность к отъезду стала наблюдаться в среде самых успешных, предприимчивых и благополучных групп, тех, кто добился здесь, в России, успеха. Рост таких настроений стал особенно заметным ближе к весне 2011 года, когда стало ясно, что Путин возвращается и политическая система будет становиться все более жесткой и никаких инновационных реформ здесь не предвидится, а вся анонсированная Медведевым реформа о правовом государстве, о новациях – все оказалось пустыми обещаниями, болтовней. И люди почувствовали, что впереди ожидается усиление государственного давления, административный зажим, ограничения свобод, в том числе и экономических, что надеяться особо не на что. И вот это вот предчувствие возвращения Путина в президентское кресло и дало весной и в начале лета 2011 года очень сильный эмиграционный скачок: фактически такие настроения резко усилились, и стали подумывать об отъезде не 11%, как в предыдущие до кризиса годы, а вдвое больше – 22–23%. Но это в среднем по населению. Если же посмотреть, как распределяются данные об эмиграционных настроениях по отдельным социальным категориям, то оказывается, что начали задумываться об отъезде прежде всего и чаще всего респонденты, относящиеся к группе образованных, успешных молодых людей до 35 лет, живущих в мегаполисах, и главное – тех, кто собственными силами уже добился социального признания, какой-то собственности, положения в обществе и довольно приличных заработков. Другими словами, тех, кто сильнее включен в рыночную экономику, кто меньше зависит от государства, кто полагается главным образом на самих себя, на свою квалификацию, свою голову, кто располагает ресурсами молодости, компетентности и инициативы. Здесь эта цифра подскочила до 50%.
– Каждый второй среди российской молодежи несколько лет назад действительно задумывался об отъезде из страны? Невероятно!
– Да, но не просто молодежи, а именно успешной и самостоятельной. И соответственно, поскольку, в отличие от населения в целом и тем более периферийного населения, эти люди, активные и компетентные, знающие языки и уже не раз побывавшие за границей, для них подобное желание уехать не представляло непреодолимой проблемы, необратимого решения, как это было в советское время или как даже сейчас – для других групп населения. Это-то и дало такой настроенческий скачок отъезда, вылившись позже в протестные демонстрации несогласия с политикой власти. Все, что мы видели в 2011–2013 годах, действительно свидетельствовало о тенденции некоторого увеличения желающих уехать из России.
– У этой волны эмиграции скорее политический окрас, протестный характер, выходит? Раз именно третье пришествие Владимира Путина на президентство дало такой резкий скачок по числу желающих уехать.
– Ну, я бы так не сказал, или по крайней мере это не был доминирующий мотив. Я бы назвал это скорее свидетельством цивилизационной несовместимости их жизни, их перспектив с нормами нынешнего режима.
Они, эти молодые и образованные, не видели себя в России, не верили в свое будущее в ней. При опросах они оправдывали это, конечно, заботой о детях, перспективами лучших социальных условий, пенсий, здравоохранения, возможностей реализоваться в других странах. Но это именно оправдание было, а не протест. Или в меньшей степени это протест. Скорее всего, это была пассивная реакция на усиление напряжения в обществе. В свое время Иван Крастев, очень интересный политолог из Болгарии, но давно работающий в Вене, написал статью, что проблемы российского развития заключаются в том, что российский средний класс, то есть самые образованные и активные категории населения, вместо того чтобы озаботиться изменением политической системы и стараться реформировать авторитарный режим, участвовать в политике, старается уехать из страны, решить таким образом свои проблемы в частном порядке. Не менять условия жизни, а именно отъезжать. Такая вот пассивная реакция на рост напряжения и бесперспективность в обществе.
– По мнению Крастева, подобная готовность спрятаться от проблем с помощью эмиграции свойственна именно русским? Это наша, он считает, национальная особенность?
– Получается, так. Во-первых, миграция в Европе – это нормальная вещь, и она не носит такого драматического характера, как у нас. В советское время людей провожали за границу, как хоронили. Они тут же становились на родине предателями, изгоями, неприкасаемыми, живыми мертвецами, потому что никто ни из родных, ни из друзей не надеялся их больше увидеть. Это очень важная была тогда характеристика. А в Европе – вы поехали учиться в другую страну или, если нет работы там, где вы живете, вы вполне можете переехать в другую страну. Тем более если есть перспективы трудоустройства и знание языка, то все это облегчает мобильность и перемещение внутри Европы. К тому же предусмотрены и значительные и специальные формы, облегчающие и трудовую миграцию, и образовательные программы, позволяющие знакомиться с опытом обучения и жизнью в разных странах. Точно так же предусмотрены всякого рода стипендии, гранты для обучения в Штатах или в других странах. Так что мобильность на Западе очень высока, и она, повторюсь, не окрашена в столь трагические тона, там это вполне нормальный процесс интеграции и мобильности трудовых ресурсов.
Со спадом протестного движения к концу 2013 года и у нас рост миграционных настроений увеличился по той же логике. Но крымская эпопея резко сократила подобные желания. «Патриотический», или, точнее, националистический, подъем сопровождался заметным ростом одобрения действий власти, сразу же если не уменьшились, то отодвинулись в сторону внутренние претензии к режиму. Можно сказать, прежний консенсус, который существовал между властью и средним классом в 2002–2008 годах, восстановился.
– Подождите! Средний класс, который вы только что охарактеризовали как одну из самых образованных и умных групп российского населения, приветствовал присоединение Крыма? Это показали ваши опросы?!
– Значительная часть из этого слоя как раз и одобрила присоединение Крыма. В некотором плане, вообще-то говоря, весь этот крымский пузырь подъема и одобрения, он, собственно, и создан 20–25% населения, которое раньше разделяло и одобряло идеи протестного движения. Потому что консервативная и антимодернизационно настроенная периферия и так поддерживала власть. Одобрение присоединения Крыма и одобрение Владимира Путина и его деятельности в связи с этим сняло очень большую часть претензий к власти; режим все равно по-прежнему расценивается как коррумпированный, озабоченный главным образом интересами самосохранения, но в случае с Крымом или даже с войной в Донбассе власть повела себя, по мнению, большей части россиян, «правильно». И такое мнение (конечно, при полном доминировании государственной пропаганды) разделяют и провинция, и мегаполисы, практически вся страна: средний класс, богатые и бедные, здесь нет различий.
– И тогда, согласно этой логике, желаний эмигрировать из России становится действительно меньше?
– Они уменьшались всю весну и первую половину лета прошлого года. С введением санкций, точнее антисанкций, когда именно средний класс почувствовал на себе издержки этой политики, то он, именно потому что это более образованная группа, быстрее остальных оценил негативные последствия такой политики. В первую очередь именно население крупных городов, а это и есть среда, в которой средний класс существует, на себе почувствовало и рост цен, и сокращение экономической активности, и снижение потребительской активности. Средний класс как раз и связан с торговлей, с сервисом, с высокими технологиями, с финансами и прочим. И они, эти настроения, опять зашевелились, особенно осенью 2014-го, когда упали цены на нефть, а доллар резко скакнул вверх одновременно с падением рубля. Сейчас мы опять имеем дело с нарастанием волны миграционных настроений и оттока части среднего класса за границу.
– Мы говорим о желаниях среднего класса, но у людей все время на слуху, что наша высокая элита стремится отправить своих детей на Запад учиться, жить и там оставаться, что достаточно многие из наших высокопоставленных патриотов имеют тем не менее и заграничную недвижимость, и даже второе гражданство, с которым сейчас непонятно как, но сами же пытаются бороться на законодательном уровне. У элиты устремления на Запад ведь не связаны с причинами несогласия с режимом, но и в этом слое, выходит, нет ни желания делать жизнь – и свою, и остальных – лучше здесь, а не там, ни надежд на будущее в России?
– Если брать нашу элиту, совсем околовластную, то она численно очень небольшая, и потому мы ее в опросах «не ловим». Это первое. Второе, они, верхушка наша, конечно, понимают, что ни их положение, ни статус, ни их собственность здесь не гарантированы. В любой момент ситуация может измениться в результате аппаратных интриг, подсиживания, конкуренции властных кланов (которая будет называться «борьбой с коррупцией», с бегством капиталов в «офшоры» и т.п.) или еще каких-то конфликтов интересов, и они могут здесь потерять все – и собственность, и положение, и свободу, и все остальное. Поэтому естественным образом они постарались выводить свои капиталы за границу и как-то гарантировать будущее своих детей через получение ими образования, работы и приобретения собственности и т.д. У них есть возможности для этого гораздо более широкие, чем у обычных людей.
– Но и на Западе, в силу многих причин, теперь не так уже и рады нашим мигрантским потокам, пусть даже и высококвалифицированным?
– Вы правы. Европа сегодня не то что в кризисе, но в такой стагнации, что экономический рост либо отсутствует, либо достаточно незначительный. И у нее свои собственные проблемы занятости и безработицы. Поэтому возможности устроиться для широкой публики из России, в общем-то, очень немного. И это сдерживает миграцию, но только массовую. В 2012 году именно этот фактор был определяющим в снижении миграционных настроений. Потому что хотеть можно, но устроиться трудно очень.
– До сих пор речь шла о добровольной миграции. А замечена ли вашими опросами тенденция к вынужденной миграции, когда кто-то отсюда хочет не то что уехать, а именно убежать по политическим причинам? И вообще, есть ли взаимосвязь между ситуацией в стране и процентом миграции?
– Действительно, наблюдается некоторый отток молодых людей, связанных с протестным движением, с деятельностью оппозиции, с угрозами спецслужб в их адрес. И поэтому в ближайшем зарубежье – в Прибалтике, Украине и даже в Грузии – начали формироваться некие подобия диаспор новых политэмигрантов из России, такие русские эмигранты теперь есть даже в Чехии и отчасти в Германии. Это особенность самого последнего времени усиления зажима, прессинга на оппозицию, применения жесткого законодательства в отношении несогласных.
Есть и новые направления отъезда. Если раньше основной поток шел в Израиль, в Европу, Канаду, США, то теперь всё в большей степени люди уезжают в Азию, в том числе и в Китай, Южную Корею, в Австралию. Это тенденция последних 8–10 лет, на развивающихся рынках есть большая потребность в квалифицированных специалистах. И опять уезжают из России профессионалы, но это совершенно новые направления миграции…
– …в то время как мы совершенно забыли про программы для соотечественников, которых так настойчиво звали в Россию еще несколько лет назад…
– Если говорить о въезде в Россию, то ресурсы иммиграции, то есть въезда, близки к исчерпанию. Те, кто мог или хотел уехать из республик Средней Азии в Россию, они все переехали. Этот ресурс закончился. Программы к тому же были не очень удачные, потому что, как всегда, бюрократически решались совершенно иные задачи, а не проблемы адаптации и принятия приезжающих. Из Средней Азии уезжало городское население, высококвалифицированное, образованное, те русскоязычные, которые занимали довольно значимые позиции в этих странах. А их старались селить где-то в провинции, в деревнях, где не было работы, непривычные условия жизни. И это был диссонанс чистый. Они приезжали, оглядывались и старались уехать в города, там найти работу, потому что в деревне для них жизни не было. Это была чисто популистская программа. А теперь происходит замещение трудовыми резервами из Средней Азии более низкого качества, из сельской местности, без образования и знания русского языка. Россия становится привлекательной лишь для низкоквалифицированного контингента рабочих. И в цивилизационном, и в культурном, и в профессиональном качестве – это все большее свидетельство запросов низкого уровня и деградации самой России как центра притяжения, вопреки всем разглагольствованиям о ней как «особой цивилизации».
– Выталкивая своих самых умных, образованных специалистов за границу, мы, выходит, качественно не заполняем кадровый вакуум?
– На Запад отток будет идти, он более или менее постоянный, потому что сохраняются еще пока некоторые привилегированные области нашего образования, науки. И поэтому еще есть довольно большое число специалистов или воспроизводство этих специалистов, которые пользуются спросом на Западе. И поскольку финансирование российской науки и системы образования, культуры не просто жалкое, а катастрофическое (вспомним лишь пожар в ИНИОНе, для меня это горькое, но символическое событие, я там много лет работал), то люди с высоким уровнем квалификации, профессиональной подготовки, способные, с амбициями обязательно будут через какое-то время уезжать отсюда и конкурировать там на равных. Наши нобелевские лауреаты – тому пример. А многие уже сейчас готовы жить на два дома, на две работы – там и здесь.
– На протяжении уже достаточного времени россиян нет-нет да и стращают перспективами окончательного закрытия границ. Собственно, некоторым категориям граждан в силу их ведомственной принадлежности выезд из России и так уже запрещен. А на днях подобная инициатива – ограничить выезд для всех россиян – снова была вброшена в информпространство некоторыми неназванными депутатами. Возможно ли, на ваш взгляд, возвращение железного занавеса?
– Вряд ли. Массовый выезд за границу ограничить уже не представляется реальным. Но с нашей властью все возможно. И если это произойдет, на России как стране с каким-то потенциалом или перспективами на будущее, надеждами когда-то выбраться из чертового круга ее судьбы можно смело поставить крест. Что касается приезда сюда мигрантов, тут все зависит от глубины и продолжительности экономического кризиса в России, потому что первая волна кризиса ударила прежде всего по таким отраслям, где, собственно, и были заняты мигранты, – по строительству, коммунальному хозяйству, торговле, отчасти сельскому хозяйству. Пока, я бы сказал, люди выжидают и пытаются оценить возможные опасности и угрозы с кризисом связанные. Сколько времени он продлится, какой будет глубина его падения, как будут реагировать власти на это. Эта выжидательная позиция касается и тех, кто задумывается об отъезде из России, и, наоборот, кто сюда намерен приехать.
