В центре Москвы в воскресенье прошла акция памяти Бориса Немцова, убитого на прошлой неделе. На траурное шествие с очевидным политическим подтекстом вышли десятки тысяч человек. «Газета.Ru», используя свежие данные Левада-центра и мнения экспертов, попыталась ответить на вопрос, каковы перспективы дальнейшего протеста в России после убийства одного из его лидеров.
Потенциал политического протеста, по данным на середину февраля, до убийства Бориса Немцова оставался довольно низким. Тогда его считали возможным лишь 16% респондентов, готовы были принять участие 10%. Однако замдиректора Левада-центра Алексей Гражданкин обращает внимание, что само это количество остается стабильным и в отличие от числа желающих участвовать в экономических протестах не уменьшается. Максимальные ожидания политических протестов за последнее время были зафиксированы в марте 2012 года, накануне президентских выборов, когда об их возможности говорили 33% россиян.
Гражданкин сомневается в том, что убийство Бориса Немцова кардинально изменит ситуацию:
«Можно только пожалеть о том, что произошло. Немцов был известной фигурой в оппозиции, но вряд ли его смерть поднимет на какие-то протесты».
В то же время руководитель региональных программ Фонда развития информационной политики Александр Кынев полагает, что сейчас неадекватная борьба власти с протестом фактически начинает заново создавать для него почву: «Преследование ослабленной оппозиции активизирует ее сопротивление по принципу «раздражение — реакция». В качестве основного раздражителя для подобной реакции выступил «антимайдан», фактически он активизирует эффект самосбывающегося пророчества. Безусловно, важную символическую роль сыграло убийство Бориса Немцова».
Эксперт считает, что после гибели политика вопрос об участии в акции принимался гражданами в совершенно иных психологических условиях и означает принципиально иной уровень осознания совершаемого поступка и готовности к определенным последствиям. И этот фактор может сыграть свою роль и в дальнейшем. Также политолог обращает внимание, что митинги прошли с гораздо более широкой географией, чем это традиционно свойственно для подобных мероприятий.
Однако политолог Евгений Минченко призывает не делать выводов по воскресной акции, так как она была, по сути, деполитизирована: «Пришло большое количество людей, которые не были оппозиционно настроенными. Кто-то пришел выразить уважение к погибшему, кто-то — недовольство политическим убийством». Также эксперт обращает внимание, что акция была перенесена в центр Москвы и получила освещение федеральных каналов.
Интересно, что еще до гибели Немцова пусть незначительно, но увеличилось число поддерживающих акции протеста против российского вмешательства во внутренние дела Украины: их стало 22% против 16% в сентябре. Стоит отметить, что данных за декабрь по этой теме нет.
Александр Кынев предупреждает, что новый виток политического протеста нельзя сравнивать с аналогичным в 2011–2012 годах: «Те акции были прекраснодушными, миролюбивыми, во многом наивными. Выходящим на них казалось, что достаточно показать себя — и они окажутся услышанными. Сейчас же, в условиях травли и продолжения прессинга, протест может быть гораздо более радикальным и жестким».
Экономическое недовольство
«Летом прошлого года людей больше заботило то, что происходило на Украине, и эти события вытесняли из сознания значительной части населения те претензии, которые у них были к коррупции и поддержанию материального положения. Теперь тренд на отказ от экономических требований переломлен», — объясняет Гражданкин.
В то же время достаточно резкий скачок ожиданий протестов с экономическими требованиями произошел в период с октября по декабрь прошлого года, когда число ожидающих их выросло с 17 до 24%, а по данным за февраль, оно даже снизилось до 23%.
Готовность принять участие в протестах по сравнению с декабрем 2014 года также снизилась с 14 до 12%, хотя она по-прежнему выше, чем в августе 2014 года.
«Готовность к такого рода протестным акциям по-прежнему упирается в конфликт со странами Запада. Многие из людей, которые недовольны нынешним положением и ухудшением материального благосостояния, все равно полагают, что сейчас не время предъявлять претензии правительству, так как страна находится перед лицом больших проблем», — интерпретирует данные Гражданкин.
Стоит отметить, что, по данным Левада-центра, наибольшее ожидание экономически окрашенных протестов пришлось на конец 1990-х годов и кризис 2009 года. После дефолта 1998 года такого рода акций ждали 48% респондентов, а в начале 2009 года — 39%.
Сегодняшние показатели существенно ниже. По словам Гражданкина, они соответствуют среднему уровню последних 15 лет.
«Просто пока нет безработицы и спада промышленного производства», — комментирует профессор МГУ экономикогеограф Наталья Зубаревич разницу между уровнями потенциального экономического протеста в 2008–2009 годах и нынешним положением вещей.
По ее мнению, только из-за падения дохода и инфляции сейчас люди не готовы рисковать. Ранее в интервью «Газете.Ru» она говорила о том, что представители креативного класса в условиях кризиса, скорее всего, не станут активно протестовать, предпочтя уличным выступлениям эмиграцию, а выступления в регионах власть, скорее всего, сможет купировать.
В свою очередь, политолог Евгений Минченко замечает, что именно в регионы сейчас перемещается протестная активность: «Ровно так же происходило и в 2009–2010 годах. Когда у людей начинаются экономические проблемы, появляется риск потери работы, то появляются локальные протесты с экономическими требованиями».
По его мнению, пик кризиса впереди и придется на 2015–2016 годы. Однако перед выборами власти будут стараться купировать протест и принимать меры, минимизирующие подобные акции. В качестве образца, судя по всему, будет взята политика Путина на посту председателя правительства. «Скорее всего, будут точечно заливать финансами проблемы, провоцирующие протестные акции», — размышляет политолог.
Протестная смычка
По мнению Кынева, наиболее интересные ситуации в регионах могут возникнуть при смычке социально-экономического протеста с политическим. А это вполне реальная ситуация. В регионах оппозиционные акции часто персонифицированы, направлены против конкретного руководителя, например губернатора. Они могут вполне совпадать с социальным недовольством на отдельных территориях.
«Перехватить экономические лозунги радикальной оппозиции не удается. На данный момент шансов для них увеличить свою общую поддержку я не вижу», — не соглашается с ним Минченко.
Какая из политических сил сможет использовать социально-экономическую повестку, сказать пока трудно, рассуждает Кынев. Можно было бы предположить, что это будут левые, но политолог напоминает, что в России традиционно социалистическая повестка сращивалась с национально-патриотической. Однако именно патриотическая составляющая политических событий последнего времени позволила власти фактически выбить козыри из рук левых. В результате они уже не могут не поддерживать политику властей.
Это сильно ослабило их политическое позиционирование, в том числе и по социальным вопросам, которые де-факто оказались для них заслонены государственно-патриотическими.
Пока наибольший протестный потенциал демонстрируют Москва и крупные (свыше 500 тыс. жителей) нестоличные города. Так, например, вполне возможными считают экономические протесты 47,7% москвичей и 26,7% жителей других крупных городов (выйти сами готовы 17,9 и 9% соответственно) против 7,2% жителей села. В столице почти столь же велики и ожидания политических демонстраций: 43,6% их ждут и 15,2% готовы принять участие.
Интересно и то, что медийные лидеры протеста, среди которых был покойный Немцов, а также Алексей Навальный, Владимир Рыжков и Михаил Касьянов, вызывают симпатию только в Москве: здесь их поддерживают 18,2% опрошенных, в то время как в населенных пунктах других типов — не более 2%.
При этом, если подавляющее большинство москвичей относятся к митингам как к нормальному демократическому способу выражения своего мнения — 68,2%, то лишь 48,2% жителей крупных городов придерживаются того же мнения. И наоборот, 40,2% жителей крупных городов считают их способом дестабилизации обстановки, при этом эту точку зрения разделяют лишь 26% москвичей. Для сравнения как к нормальному явлению к митингам относятся 59,1% живущих в городах с населением от 100 до 500 тыс., 53,4% селян и 52,9% жителей малых городов. В свою очередь инструмент дестабилизации в них видят 34% селян и жителей малых городов и 28,9% живущих в городах среднего размера.