– Лев Дмитриевич, насколько сейчас у россиян сильны протестные настроения?
– В течение всего года показатели протестных настроений достаточно низкие. И сейчас, несмотря на ухудшающуюся экономическую обстановку, ожидание кризиса, рост цен и прочее, показатель протестных настроений не поднимается. Более того, он находится на самом низком уровне за все время наблюдений. Впрочем, было бы странно ждать протестов после такой мобилизации – националистической, шовинистической, патриотической, вызванной антиукраинской пропагандой и консолидацией вокруг власти.
– Если уменьшение доходов, безработица, рост цен и общая нестабильность не могут заставить людей выйти на улицу, то что может?
– Сейчас об этом говорить сложно, поскольку снижение уровня жизни пока не очень значительное и, скорее, здесь действуют преимущественно негативные ожидания. Конечно, доходы населения начали снижаться в конце прошлого года, но это снижение не настолько значительно, чтобы толкнуть людей выйти на улицу. А признаков какого-то социального взрыва сейчас попросту нет, если говорить в целом по стране. Возможны какие-то локальные ситуации, например, трудовые конфликты, забастовки, противостояние с местными властями. С другой стороны, все это происходит постоянно. Но чтобы это стало широким протестным движением – таких признаков пока нет, и, думаю, не скоро появятся. Люди начнут выходить на улицы, только когда почувствуют, что у них отбирают самое важное. То есть когда речь пойдет о физическом выживании – не просто ухудшении уровня жизни, а о невозможности сводить концы с концами. Пока до этого еще далеко. Кроме того, работает сильнейшая и очень эффективная пропаганда, которая дискредитирует лидеров протестного движения, оппозицию в целом. Пропаганде, которая ведется с 2013 года, действительно удалось принципиально изменить отношение к акциям протеста. Если поначалу большинство разделяло лозунги и цели оппозиции и по крайней мере внутренне одобряло эти выступления, сам пафос движения против фальсификации выборов, против ограничения свободы слова, то с конца прошлого года ситуация начала меняться. Пропаганда дискредитировала лидеров оппозиции – Навального, Удальцова и других, называя их агентами Запада, коррумпированными людьми, замешанными в каких-то финансовых махинациях. Вместе с этим имело место разочарование в протестном движении, которое не смогло выработать достаточно убедительную и ясную для общества программу представлять интересы не только продвинутых групп городского класса, но и широких слоев населения, более бедной и депрессивной периферии, продемонстрировало неспособность к практическим политическим действиям. Все это привело к тому, что доверие к оппозиции упало, ее цели поставлены под сомнение. И во многом наступила такая оппортунистическая реакция: перенос на лидеров, на само протестное движение (здесь сработал чисто психологический механизм) агрессии из-за собственного чувства вины, соглашательства с оппозицией и рост раздражения против нее именно в силу собственной трусости и конформизма. Из-за всех этих факторов протестные настроения упали очень сильно.
– Получается, в оппозиции народ разочаровался, зато снова начал поддерживать действующую власть? Ведь рейтинг президент значительно поднялся.
– Да, он вырос, но, вероятно, в ближайшее время начнет снижаться – по мере ухудшения положения в стране. Но все равно одобрение власти в связи с украинским кризисом и антизападной политикой очень велико.
– Кстати, об Украине. Если сравнивать настроения россиян по отношению к событиям в Донбассе несколько месяцев назад с тем, что люди думают об этом сейчас, какие изменения произошли?
– В целом отношение к Украине стало хуже, нарастает неприязнь, даже в какой-то мере агрессия. А по отношению к Донбассу ослабевает поддержка прямого российского вмешательства. Если считать с марта-апреля прошлого года, то поддержка, скажем, планов по прямому введению российских войск на территорию Донбасса упала к осени почти вдвое.
– То есть люди с опозданием осознали, к каким последствиям привел этот шаг?
– Скорее всего. Но речь идет не о каком-то моральном осознании и не о справедливости этого дела, а, скорее, о некотором страхе перед экономическими и политическими последствиями. Растущая изоляция России и более жесткие санкции, соответственно, угрожают собственному благосостоянию. Чисто шкурный интерес.
– Можете сделать какой-то прогноз, как ситуация будет меняться?
– То, что настроения ухудшаются, люди ждут масштабного кризиса, это несомненно. Но при этом они готовы перейти на другой уровень существования, терпеть, сокращать свои расходы, потребности и прочее. Это такой рефлекс закрытого и депрессивного общества, которое на все реагирует терпением. Например, 1998 год в плане настроений населения был одним из самых тяжелых за все время наших измерений. С ним сопоставим только 1990 год, предшествующий распаду СССР. Сейчас до аналогичного упадка пока не дошло, но, видимо, движется к этому. Во всяком случае все индикаторы социальных настроений идут вниз. Но отношение к власти это не меняет. Поддержка все равно очень высокая. У россиян происходит идентификация с сильной державой, попытка придать самоуважения самим себе – мол, вот мы какие. И обеднение, девальвация сбережений, падение покупательной способности, зарплат – это как бы разные плоскости, которые пока разведены и не совмещаются. Можно назвать это шизофренией, можно еще как-то, но в настоящий момент реальность такова. Через какое-то время люди начнут понимать, что одно тянет другое. Либо мы великая держава и нам наплевать на всех, либо мы хорошо живем – по мировым стандартам, в правовом государстве с сильными институтами, с некоррумпированной властью и так далее. Сейчас этого понимания нет и не будет в ближайшие несколько месяцев.