Как россияне годами приспосабливались к кризисам и оказались готовы к тому, что происходит. Денис Волков в комментарии для журнала Горби.
В 2022 году, после объявления СВО и введения первых санкций Запада, наблюдались все признаки паники. Началась первая волна отъездов из страны, люди побежали в банки снимать иностранную валюту или просто обналичивать рубли. Некоторые экономические индикаторы, входящие в Индекс потребительских настроений, также показали рост негативного настроя. Участники фокус-групп в феврале-марте 2022-го много говорили про возвращение в 1990-е, про то, что снова придется выращивать картошку для прокорма, собирать «яблочки и грибочки», «корешки и стебельки», переходить на натуральный обмен, гужевой транспорт, самогон и бормотуху.
Однако уже через пару месяцев — в конце весны — разговоры участников фокус-групп про корешки стихли. Им на смену пришли привычные жалобы на то, что «цены растут, а зарплаты нет», но паники и надрыва в этих размышлениях уже не чувствовалось, и можно было говорить о первых признаках адаптации, люди понемногу стали возвращать наличные в банки.
Все экономические индикаторы вновь перешли к росту. Если бы банковская и экономическая системы не выдержали груза санкций, если бы они рухнули под натиском панических настроений и лежали в руинах, мы бы сегодня обсуждали совсем другое поведение людей и иную ситуацию. Но этого не произошло, и вот уже два с половиной года мы наблюдаем рост практически всех социально-экономических оценок.
Для того чтобы понять, как происходила адаптация к новым условиям и почему она оказалась успешной, мы рассмотрим основные экономические индикаторы «Левада-центра», многие из которых позволяют поместить сегодняшние настроения в контекст измерений за последние 25–30 лет. Без учета этой длительной перспективы было бы гораздо труднее объяснить сегодняшний социально-экономический оптимизм широких слоев населения, который является важным условием высокой поддержки режима и СВО.
Адаптация на личном уровне: жизнь устраивает
Начнем с оценок личной ситуации, которые показывают наибольшую устойчивость к внешним шокам. После того, как были пройдены трудные годы фундаментальных трансформаций от плановой экономики к рыночным отношениям, оценки личной ситуации почти всегда показывали осторожный оптимизм.
Так, на всем протяжении 1990-х наших респондентов не устраивала жизнь, которую они вели (пиковые значения — 66% — наблюдались в начале 1992-го и в конце 1998-го). Но сразу после кризиса-1998 количество недовольных начало плавно снижаться и к началу 2014 года достигло минимума в 15%. Параллельно с этим росло число тех, кого «жизнь устраивает». Положительные ответы начинают преобладать со второй половины нулевых, за исключением послекризисных 2009-го и 2015–2016 годов. С конца 2017 года удовлетворенность жизнью преобладает.
При всех трудностях посткоммунистической трансформации жизнь оценивалась как сложная, но терпимая даже в 1990-е — больше половины респондентов говорили тогда, что «жить трудно, но можно терпеть», но при этом еще треть опрошенных отвечали, что «терпеть бедственное положение уже невозможно». В 1998 году эти ответы меняются местами — жизнь становится невыносимо сложной для большей части населения (до 60%), но уже в 1999 году ситуация стабилизируется. Негативные оценки начинают снижаться и с начала нулевых вплоть до 2019 года преобладают ответы «можно терпеть», после чего начинают доминировать позитивные оценки.
Доля ответов «все не так плохо, и можно жить» начинает увеличиваться сразу после кризиса 1998 года, а первый пик этих ответов (33%) наблюдался в начале 2008 года — перед следующим кризисом. Интересно, что кризис повлиял на эти ответы незначительно — вероятно, потому, что он был скоротечным.
Новое ухудшение приходится на 2015–2016 годы, но радикальных изменений в структуре ответов уже не происходит, и с 2016 года начинается быстрый рост позитивных оценок. Повторимся, что позитивные ответы в структуре оценок жизненной ситуации начинают преобладать уже с 2019 года. Их пик приходится на год перед пандемией, после чего настроения существенно проседают, но уже не уходят в минус, а с 2021 года оптимизм снова нарастает, и этот процесс продолжается до сих пор.
Иными словами, к каждому новому кризису люди подходили более подготовленными, а сегодняшние позитивные оценки личной ситуации — продолжение тренда, начавшегося семь— восемь лет назад. Наверное, можно сказать, что внутри российских семей накоплен определенный резерв устойчивости к внешним шокам и опыт сопротивления трудностям.
Общую динамику настроений можно описать как медленный переход большинства населения из одного состояния в другое: от «невыносимого» к «терпимому» и от «терпимого» к «хорошему». Как часто приговаривают участники различных групповых дискуссий, обсуждая очередные трудности, «да разве это кризис?», «девяностые пережили и это переживем».
Пару слов нужно сказать и об оценках респондентами своего настроения. В 1990-е большинство испытывало напряжение и раздражение, на пике экономического кризиса в сентябре 1998 года об этом говорили 68% опрошенных.
С начала нулевых и до сих пор преобладает «нормальное, ровное состояние» — за исключением осени 2022 года, когда общество испытало огромный стресс под влиянием новостей о частичной мобилизации. Однако, когда страхи более масштабной мобилизации не оправдались, настроения восстановились уже к концу 2022 года.
Важно отметить две вещи. У респондентов преобладает именно ровное, а не экзальтированное настроение. Кроме того, динамика этого показателя позволяет говорить, что сегодняшнее общественное спокойствие преобладает в условиях, когда от большинства населения не требуется активного участия в военных действиях. Люди могут жить обычной жизнью, свидетельством чему, среди прочего, могут служить переполненные летние веранды ресторанов, довольно скромное присутствие Z-символики в городском пространстве, праздники и массовые мероприятия вроде московских фестивалей или питерского праздника выпускников «Алые паруса».
Материальное положение: накопленные резервы
Динамика самоописания респондентами своего материального положения, которую мы регулярно измеряем со второй половины 1998 года, показывает, что до середины нулевых годов в структуре российского населения преобладали малообеспеченные группы (ответы «денег не хватает даже на продукты» и «денег хватает только на продукты»).
Их доля достигала максимума осенью 1998 года — 78% (!) опрошенных, что позволяет прочувствовать масштаб кризиса. В последующие годы сокращение этой группы происходит непрерывно — с короткой паузой в посткризисном 2009 году и вплоть до 2014 года, когда эта доля сократилась до минимальных значений (15%). После чего под влиянием новых трудностей доля малоимущих снова начинает увеличиваться ежегодно, достигая в 2020 году почти четверти населения (23%), затем она снова начинает сокращаться на один–два процентных пункта в год. Последние два-три года — время продолжения СВО — не стали исключением, на сегодняшний день «малообеспеченных» респондентов порядка 17% (в том числе 4% тех, кому «денег не хватает даже на продукты»).
С конца 1990-х плавно нарастала доля среднего слоя — не путать со средним классом — респонденты, которым, по их словам, «денег хватает на продукты и одежду». Во второй половине нулевых этот слой стал наиболее многочисленным в структуре населения и к 2010 году достигал половины всех опрошенных, после чего его доля колебалась на уровне 53–55% вплоть до 2017 года, когда она начала сокращаться за счет увеличения числа обеспеченных граждан.
Что касается обеспеченных слоев (ответы «можем без труда приобретать вещи длительного пользования» и «можем позволить себе по-настоящему дорогие вещи»), то в 1998 году таких насчитывалось лишь 4% населения, к 2008 году их доля увеличилась более чем в четыре раза (до 17%), после чего под влиянием кризиса она снова сжалась. Ее размеры вновь начинают увеличиваться лишь в 2011 году. Всего за три года — к 2014 году — она удваивается и достигает трети населения. А дальше новый кризис и новое сжатие, что дает некоторым исследователям основание говорить о потерянном десятилетии. Но если быть точным, улучшение материального положения возобновилось уже в 2018–2019 годах и прошлый максимум был пройден в 2022 году. Сегодня доля «обеспеченных» составляет порядка 40% населения. Продолжающийся рост этой доли населения хотя бы отчасти объясняет устойчивость положительных политических оценок.
При этом наибольший рост числа обеспеченных граждан сегодня приходится на нижнюю часть этого слоя («можем без труда приобретать вещи длительного пользования»): самый быстрый рост этой доли состоялся как раз за прошедшие два-три года — на 9 процентных пунктов, до 33% в первом полугодии 2024 года. Доля же самых обеспеченных, кого как раз и можно отнести к городскому среднему классу, быстро росла до пандемии, но вот уже четвертый год стагнирует на уровне 7—8% населения. На ум сразу приходят два расхожих образа: родственники участников СВО, которые радостно тратят свалившиеся на них деньги на новые холодильники и стиральные машины. И недовольные представители среднего класса, которые ощутили на себе воздействие санкций и были вынуждены либо отказаться от любимых западных товаров и поездок за границу, либо тратить на это намного больше денег, чем прежде, — и все это самостоятельно, без поддержки государства. Но реальность, конечно, сложнее.
Источники благополучия в ответах респондентов
Наши респонденты, которые говорят об улучшении своего материального положения (таких сегодня порядка четверти населения, и впервые с 2008 года их больше, чем людей, которые говорят об ухудшении), дают несколько объяснений. Прежде всего говорят об увеличении дохода, росте зарплат и пенсий (69%), о получении новой, хорошо оплачиваемой работы (13%), появлении новых возможностей для покупки жилья, путешествий, бытовой техники (11%). Если мы возьмем более общий вопрос об улучшении жизни, здесь тоже большинство говорит о финансовом благополучии и стабильности (66%), но также о хороших взаимоотношениях в семье (16%), хорошей работе (12%), улучшении жилищных условий, покупке нового жилья (8%).
Все это дает нам некоторые подсказки, где искать источники нынешнего благополучия и оптимизма.
Повышению доходов, о которых говорят респонденты, способствуют сразу несколько факторов: индексации зарплат и пенсий (это отмечают прежде всего люди за пределами крупных городов, где уровень жизни существенно ниже, чем в столице и городах-миллионниках), расширение социальных программ поддержки населения, включая выплаты детских пособий, льготную и семейную ипотеку.
О низкой безработице говорят не только официальные лица, ее фиксируют и обычные люди — наш индекс ожидания безработицы сегодня находится на одном из самых низких уровней за все время измерений.
Кадровый голод, вызванный исчезновением с рынка труда сотен тысяч человек — одни уехали из страны, другие оказались мобилизованными или заключили контракт с Министерством обороны, третьи перешли на хорошо оплачиваемые места в оборонном секторе, — вынуждает работодателей соревноваться за оставшихся специалистов и повышать зарплаты. Вероятно, поэтому, согласно нашим данным, в последние два–три года впервые за 15 лет существенно растет число россиян, которые говорят, что возможность зарабатывать меняется к лучшему (опять-таки, прежде всего за пределами больших городов).
Описанные процессы находят свое отражение и в других наших исследованиях. Так, с 2021 года заметно сократилась обеспокоенность людей большинством социально-экономических проблем. За исключением инфляции (тревога по этому поводу сохраняется на высоком уровне), неприязни в отношении мигрантов и страха взрывов и терактов (обеспокоенность по обоим пунктам сильно выросла в последнее время).
Говоря о выплатах участникам СВО, важно учитывать, что для рядового человека в России это большие деньги. Например, участники фокус-группы в Новгороде несколько месяцев назад рассуждали следующим образом: «По телевизору говорят, что средняя зарплата по стране — 73 тысячи. Но где взять эти 73 тысячи в Новгороде? Это нереально. Полиции платят в среднем 50 тысяч. А полиция считается чуть ли не средний класс у нас в Новгороде». (Заметим, что оценки не расходятся с экономической статистикой. Между тем плакат, размещенный в здании местного вокзала, который автор видел собственными глазами, гласил, что ежемесячно в зоне СВО служащий получает 210 тысяч рублей (в четыре раза больше, чем зарплата, которую респонденты считали хорошей). Кроме того, новобранцу полагается единовременная выплата в размере 1 миллиона 100 тысяч рублей. Неудивительно, что поток желающих заключить контракт и отправиться на СВО до сих пор не иссякает.
Многие из этих факторов в большей степени влияют на людей менее благополучных, с более низким достатком, проживающих за пределами крупнейших городов. Так, большинство адресных мер государственной поддержки направлены на более уязвимые слои населения. И как уже было показано, такие выплаты повышают позитивные настроения и поддержку властей. Также известно, что большинство добровольцев родом из более бедных российских регионов, где намного труднее себя реализовать и найти высокую зарплату и где служба по контракту может восприниматься как путевка в жизнь. Деньги, которые они посылают домой, оказываются существенной прибавкой к их скромному семейному бюджету.
Может быть, за счет такого очевидного перекоса в пользу более уязвимых слоев населения в последние два—три года впервые за четверть века регулярных измерений число людей, неизменно считавших, что ситуация со справедливостью распределения материальных благ ухудшается, начало быстро сокращаться — тоже прежде всего за пределами крупнейших городов.
Ожидания как важный источник оптимизма
В наших исследованиях заметен еще один важный источник оптимизма — позитивные ожидания по поводу будущего. Так, представления о том, как будет меняться материальное положение респондента в течение года, в целом повторяют динамику оценок фактической ситуации, но обычно демонстрируют больший оптимизм — выше доля положительных оценок, пики отрицательных оценок гораздо быстрее сменяются улучшением настроений.
Так, рост числа ответов «материальное положение улучшится» начинается вскоре после кризиса 1998 года и за десять лет — к началу 2008-го — их доля увеличивается с 2 до 28%. Затем после резкого краткосрочного снижения под влиянием мирового экономического кризиса их доля несколько лет колебалась вокруг 20%, когда под влиянием кризиса в начале 2015 года ситуация вновь существенно ухудшилась. Рост положительных ответов возобновился только во второй половине 2016 года и, с короткой паузой на время пандемии, продолжается до сих пор. С начала 2022 года их доля превышает число отрицательных ответов (30% против 10% в июне 2024 года при доминировании ответов «ситуация не изменится»).
Более общий вопрос о том, как семья респондента будет жить через год, показывает еще больший позитив — и по сравнению с оценками текущей ситуации, и по сравнению с ожиданиями изменения материального положения. Здесь доля положительных ответов по большей части превышала число негативных оценок — за исключением 1990-х, короткого момента в начале 2009-го и на протяжении 2015–2016 годов. А с середины прошлого года позитивные оценки начинают преобладать даже над ответами «ситуация не изменится».
Схожую положительную динамику показывает вопрос об уверенности респондентов в завтрашнем дне: можно сказать, что за все время измерения доля положительных ответов демонстрирует постепенное восхождение — от преобладания неуверенности на всем протяжении девяностых и нулевых (с пиками положительных ответов в 2008 и 2014 годах) к преобладанию позитивных оценок в последние несколько лет (с провалом на время мобилизации).
Обсуждение текущих проблем и тревог на фокус-группах также часто демонстрирует разрыв между негативными ответами по поводу настоящего и довольно позитивными ожиданиями от будущего.
Часто люди уверены, что смогут подстроиться под происходящее, обернуть его себе на пользу, несмотря на текущие трудности.
Ситуация в семье vs ситуация в стране
Однако при всем оптимизме по поводу личного положения у людей может сохраняться тревога по поводу того, как ситуация может развиваться вне их узкого семейного круга, за пределами которого большинство не чувствует в себе силы на что-либо повлиять. Сегодня около половины опрошенных считают, что «тяжелые времена еще впереди» — уверенность в этом выросла после объявления планов пенсионной реформы и с тех пор не снижается. Как неоднократно повторяли участники фокус-групп: с 2018 года у нас то пенсионная реформа, то пандемия, то СВО, чего же ждать дальше?
Несоответствие оптимизма по поводу личной ситуации и ожиданием дальнейших потрясений — не случайность и не ошибка. Такое сочетание неоднократно наблюдалось автором во время дискуссий на фокус-группах: люди часами могут жаловаться на высокие цены, низкие зарплаты, делиться тревогами по поводу военных действий, возможной мобилизации родственников, «закручивания гаек», страшных новостей по телевизору, нищеты в провинции за пределами родного города, а в конце заявить, что лично у них все более или менее в порядке и «можно жить» — грех жаловаться.
Модельными можно считать следующие ответы: «я доволен своей жизнью, потому что по факту все трудности, которые я перечислял, они напрямую в данный момент меня не касаются: у меня есть работа, у меня есть осознанность и понимание, что я буду делать дальше» или «я живу таким образом, что подстраиваюсь и адаптируюсь под окружающую обстановку и в любой ситуации я нахожу ресурсы, которыми я могу воспользоваться себе во благо».
Что касается количественных оценок, это разделение личного и общего лучше всего проявляется в наших ежегодных вопросах о том, будет ли наступающий год спокойным или напряженным. В последние несколько лет — после 2018 года — в два раза больше людей оказываются уверены, что для них самих год будет «спокойным», нежели в отношении ситуации в стране в целом. Наверное, можно сказать, что внутри российских семей накоплены достаточные ресурсы, которые позволяют им смотреть в будущее довольно оптимистично, несмотря на все перипетии. Этот оптимизм может заметно колебаться — как происходило в последний раз во время объявления мобилизации, но если от человека не требуют немедленных жертв и активной вовлеченности в государственные дела, оптимизм быстро возвращается.
Общество робкого оптимизма
Итак, приведенные многолетние тренды позволяют говорить о длительном процессе постепенного улучшения социально-экономических оценок — от низшей точки во время финансового кризиса 1998 года — к локальным максимумам начала 2008 года и через перипетии новых кризисов — в 2009-м и 2014– 2015 годах — к сегодняшнему дню. При этом нынешний этап роста позитивных оценок по многим показателям начался еще в 2018–2019 годах, после того как экономика и население смогли адаптироваться к реалиям первых санкций против России после присоединения Крыма. Поэтому можно сказать, что нынешний этап успешной адаптации к новым пакетам санкций оказался обусловлен накоплением достаточных ресурсов внутри российских семей, опытом преодоления кризисных ситуаций в целом и жизни непосредственно под санкциями в частности. То, что большинство населения напрямую не вовлечено в военные действия и может жить более или менее обычной жизнью, также помогает россиянам примириться с происходящим.
Не последнюю роль на нынешнем этапе адаптации сыграли масштабные государственные траты на индексацию зарплат и пенсий, расширение различных социальных программ. От этой поддержки — как и во время пандемии — больше выиграли менее обеспеченные россияне.
Главный показатель этого выигрыша — продолжающееся сокращение доли наиболее уязвимых граждан и рост категории обеспеченных (но не тех, кого можно было бы назвать состоятельными). Городской средний класс скорее оставили справляться с трудностями самостоятельно, его доля в населении страны стагнирует на протяжении последних трех— четырех лет.
Поддерживать позитивный настрой людям помогает оптимизм по поводу будущего.
Во многом это чувство основывается не на уверенности в том, что завтра будет лучше или что улучшится ситуация (многие как раз опасаются, что тяжелые времена еще впереди, что ситуация в экономике будет напряженной), а в том, что сам человек сможет к этой ситуации приспособиться и даже обернуть ее себе на пользу — благодаря накопленному опыту и ресурсам, поддержке ближнего круга (а иногда и государства).
Нужно оговориться: несмотря на то что положительные оценки по многим социально-экономическим показателям находятся сегодня на максимальных значениях за 10–15 лет, в ответах респондентов часто преобладает нейтральная тональность: «жить можно», «настроение нормальное», «ситуация не изменилась». Негативные оценки также присутствуют и достигают пятой части опрошенных. Если ситуация в экономике ухудшится или иссякнет государственная поддержка широких слоев населения, эти негативные оценки снова могут пойти вверх.
Денис ВОЛКОВ