– Как сейчас оценивают респонденты Левада-центра экономическую ситуацию в стране?
– По результатам нашего ноябрьского опроса, стало очевидно ожидаемое – ухудшение оценок населением экономической ситуации в стране. В частности, это выражается в потребительских настроениях. Потребительские настроения – это такой фактор, который наряду с чисто экономическими показателями (в первую очередь, денежными доходами населения) оказывает непосредственное воздействие на то, как люди себя ведут на потребительском рынке, покупая больше или меньше.
Перемены в субъективных настроениях приводят к совершенно конкретным количественным изменениям экономических показателей, измеряющих объемы частного потребления – например, объемы розничного товарооборота по товарам и услугам. Ведь люди принимают решения о покупках не только исходя из количества денег и своих потребностей, а думают о том, хорошее или плохое время сейчас для покупок, можно ли тратить все деньги, которые есть на руках или же, наоборот, лучше ограничить расходы. Люди субъективно оценивают экономическую ситуацию в стране, ситуацию на потребительском рынке, конкретно свое материальное положение, свои надежды на ближайшее будущее.
Для измерения субъективных настроений много десятилетий назад и сформирован показатель, который называют «индекс потребительской уверенности» или «индекс потребительских настроений» (ИПН). Он и показывает изменения субъективных оценок текущей экономической ситуации и ожиданий на будущее, которые формируются у рядовых потребителей.
Наши последние ноябрьские измерения по индексу потребительских настроений показали падение на 5 процентных пунктов за месяц…
– Это много, о чем это говорит?
– В ноябре этого года ИПН зафиксирован на уровне 64% по отношению к своему историческому максимуму в марте 2008 года. Для сравнения – в ноябре 2014 года из-за девальвации и нарастания инфляционных настроений ИПН был все же заметно выше и составлял 78%. На уровне 63% ИПН сохранялся в январе-феврале 2015 года. Как позже отчитались статистики, столь негативные потребительские настроения нашли свое выражение в снижении розничного товарооборота.
Даже в преддверии Нового года люди все больше стараются экономить и отказываться от покупок, поэтому следует ожидать, что новогодние распродажи, сезонное увеличение товарооборота окажутся относительно скромными. Причем мы проводили исследование 21-22 ноября, то есть до последних внешнеполитических событий, связанных с конфликтом с Турцией…
Пессимистов – много
В этом году статистика денежных доходов населения почти ежемесячно фиксирует их снижение в реальном выражении. В это время, даже раньше, начали ухудшаться субъективные оценки материального положения российских семей. Их снижение началось достаточно давно, я бы сказала, еще с прошлого года и происходило это параллельно с оптимистическими и эйфорическими настроениями в связи с присоединением Крыма. Даже на фоне этих настроений оценки собственного материального положения семей продолжали ухудшаться.
Сейчас, в ноябре 2015 г., более половины респондентов сообщили, что материальное положение в их семье ухудшилось в последние месяцы. И только 4% , а это почти на уровне статистической ошибки, сообщили, что их материальное положение улучшилось. То есть речь идет либо об ухудшении, либо о неизменном уровне материального достатка. Одновременно растет доля ответов о том, что в ближайшие месяцы, в пределах одного года, улучшений в их материальном положении не наступит или что будет хуже.
Не надеются на лучшее в материальном положении 47%, при этом 28% опасаются, что будет хуже, и только 10% надеются на позитивные перемены. Получается, что отсутствие перемен – это лучшее, на что сейчас надеется рядовой россиянин.
Ушло то время, когда частный спрос стимулировал экономику, наступает период формирования отложенного спроса и обеднения
Люди часто говорят, что не время делать покупки, пока от них лучше отказаться. Ответ, согласно которому сейчас неблагоприятное время для покупок встречается вдвое чаще, чем противоположное мнение – 32% против 16% соответственно. Еще полтора года назад соотношение ответов было чуть ли не обратным: 14% считающих, что не время покупать против 33% отвечающих, что «сейчас хорошее время для покупок» (август 2014 года). То есть, потребительские настроения людей за последнее время очень сильно ухудшились, и мы это наблюдаем, в частности, по отрицательной динамике товарооборота. Ушло то время, когда частный спрос стимулировал экономику и был важным фактором роста ВВП, экономики страны, как это было в нулевые годы.
Причина потребительского бума в 2000-е годы – беспрецедентно высокий рост денежных доходов населения и появившаяся возможность реализовать давно сформировавшийся, но отложенный потребительский спрос. Было понятно, на что тратить появившиеся деньги.
Сейчас же на такой восстановительный спрос в ближайшие год-два рассчитывать не приходится. Напротив, если сохранится отрицательная или нулевая динамика доходов населения и настроения будут на том же пессимистическом уровне, то скоро, наверное, наступит период длительного формирования отложенного спроса и обеднения российского населения.
– А можно ли говорить о том, что недовольных экономической политикой государства тоже стало больше?
– Заметных изменений не произошло. У российских граждан весьма двойственное отношение к власти: с одной стороны, люди возлагают на власть обязанность решать многочисленные проблемы частной жизни каждого – речь идет о социальных гарантиях, которые признаются бесплатными и обязательными к исполнению. С другой, население надеется, но не очень рассчитывает на помощь от государства. У большей части нет самостоятельных ресурсов для решения очень многих жизненных проблем, связанных и с жильем, и с образованием, и со здоровьем. Но надо же в этой ситуации на кого-то надеяться!
О том, что кризис продлится больше двух лет, сейчас говорят две трети опрошенных
– Как с начала кризиса менялось социальное самочувствие российских граждан? По опыту прошлых лет и прошлых кризисов, к чему могут привести долгосрочные пессимистические настроения?
– Если вспомнить, что уровень потребительских настроений не восстановился после кризиса 2008 года, то можно начинать отсчет с того времени. Достаточное количество людей нам сообщало о том, что страна находится в кризисе и никак из него не выйдет и в период с 2011 по 2013 годы. По данным опросов городского населения, которые мы ежегодно проводим для Сбербанка России (на протяжении нескольких лет каждую осень 6 тысяч жителей российских городов участвуют в этом исследовании) примерно половина опрошенных сообщали, что кризис в России продолжается.
Заявления представителей власти о том, что страна прошла дно кризиса российским населением, не очень поддерживаются. Например, по данным ежемесячного мониторинга Левада-центра, по сравнению с декабрем 2014 года сейчас количество людей, считающих, что кризис продлится год и более, только увеличилось. В декабре 2014 года 12% опрошенных говорили о том, что кризис продлится не более полугода, а в октябре 2015-го их доля сократилась до 5%. Население настроено на продолжительный кризис: о том, что он продлится более двух лет, сейчас говорят две трети опрошенных. Сокращения этого горизонта мы пока не видим.
Долгосрочные пессимистичные настроения могут привести к закреплению бедности в российском обществе. В нем бедность распространена достаточно широко, и она носит более разносторонний характер, нежели чисто экономический. Бедность касается не только тех, кто имеет низкие денежные доходы, но она влияет на формирование потребительских запросов даже в тех слоях населения, которые по уровню денежных доходов уже вышли за формальные границы бедности в экономическом смысле.
Корни этой бедности очень глубоки, с точки зрения формирования потребительских запросов они проистекают еще из советского периода. И не только потому, что советское общество было бедным, а потому что в советском обществе сфера личной ответственности человека за свою жизнь ограничивалась такими вещами, как питание и одежда, в то время как жилье, образование и здравоохранение были практически выведены из зоны его ответственности, так как были практически бесплатны. Поэтому каждая семья должна была думать о том, как сформировать денежные доходы, достаточные для питания и одежды, то есть для текущего потребления. А эта сосредоточенность семейного бюджета на текущем потреблении и удовлетворении первоочередных потребностей – это и есть структура потребления бедной семьи. Это похоже на жизнь на «welfare» в современных развитых странах.
И вот вдобавок к таким потребительским навыкам большинство людей получили в 1990-е годы еще и стремительно снижающиеся денежные доходы, которые способствовали закреплению навыков «бедного» потребления в уже рыночных условиях, когда сужается или перестает существовать сфера бесплатного обеспечения. Некая передышка произошла в период роста реальных денежных доходов населения в нулевые годы, когда люди, помимо прочего, старались восполнить недопотребление в соответствии со сложившимися стандартами пусть даже бедных 1990-х годов.
И за этот короткий период массовые слои населения успели сформировать только азы стандартов потребления, потребительских запросов, которые были бы характерны для более обеспеченного общества. Произошли самые первые сдвиги к изменению модели потребления, самый важный из которых заключался в том, что произошел некоторый уход от натурального хозяйства, когда люди стремились сами для себя выращивать еду, шить одежду, оказывать себе бытовые услуги. Потребители стали смещаться к денежному потреблению – стремиться больше покупать и оплачивать эти товары и услуги, структурировать семейные бюджеты с тем, чтобы оплачивать образование и медицинские услуги, едва-едва начали думать о том, что можно самостоятельно решать жилищную проблему за счет личных средств.
Но вот все это прекратилось, и эти первые зачатки ухода от потребительского поведения бедности оказались прерваны сначала кризисом 2008 года, а теперь и нынешней ситуацией. Если она затянется, то этот уход от бедности опять будет отложен на неопределенно долгий срок, и эта модель бедного потребительского поведения будет закрепляться. Навыки экономии на текущих расходах могут стать здоровой тенденцией, только если они не будут результатом абсолютного недостатка денежных средств на протяжении длительного времени.
Экономия пока не столь социально травматична
– То есть последствия будут заметны – увеличивающийся уровень бедности. А можно говорить о социальной напряженности, протестах?
– Ближайшие год-два потенциал массового протеста останется очень небольшим. По нашим исследованиям, не многие готовы высказывать недовольство и участвовать в каких-либо акциях протеста. Экономия пока не столь социально травматична, пока во многих случаях потребителям не приходится отказываться от привычного уровня жизни. Люди переходят на более дешевые товары, но не сообщают о том, что их образ жизни существенно ухудшился. Социальная цена происходящего сейчас не так высока, как она была в кризис 1998 года.
Уровень инфляционных ожиданий – да, очень высок. Субъективные оценки размеров инфляции существенно отличаются от статистических данных: сейчас две трети опрошенных полагают, что цены за последний год выросли более чем на 30%, а по отчетам Росстата, инфляция сейчас где-то на уровне 15% годовых.
– В августе внутренние проблемы – инфляция, бедность и безработица, по-прежнему волновали россиян больше, чем проблемы внешней политики. Можно ли сказать, что в связи с последними событиями эти вопросы уйдут на второй план, уступив место войне в Сирии и террористической угрозе?
– Если мы спрашиваем, какие события запомнились более всего за последние 3-4 недели, то на первое место выходят события катастрофические, связанные с международными политическими событиями. Но инфляция и низкий уровень жизни остаются основными проблемами, которые беспокоят наше общество, и это положение верно уже на протяжении третьего десятка лет. Это два разных уровня рефлексии, отличающихся не только временным горизонтом – сиюминутные события и тревоги и долговременные, базовые проблемы. Внимание к текущим проблемам может отвлекать от базовых проблем, переключать внимание, а может вступать в резонанс и усиливать остроту вечных тем.
В наборе основных проблем, беспокоящих общество, уже много лет мало что меняется. Рост цен и бедность оказывались на первом месте проблем даже в самые благополучные нулевые годы. Другое дело, что в относительно благополучные периоды начинают актуализироваться более детальные обстоятельства, связанные с общественной жизнью, и тогда люди, наряду с упомянутыми двумя проблемами, начинают говорить, прежде всего, о коррупции, преступности, проблемах образования и здравоохранения, безработице. В благополучные периоды расширяется спектр общественных тревог, и это означает, я думаю, что люди начинают больше задумываться о жизни страны.
Дискуссии по поводу пенсионного возраста похожи на поиски под фонарем: не там, где потерял, а там, где легче искать
– Понятно, что никому не нравится повышение пенсионного возраста. Я отношусь к числу тех экспертов, которые очень скептически воспринимают нынешние дискуссии по поводу повышения. Дискуссии по этому поводу в привязке к проблеме дефицита пенсионного фонда мне кажутся несколько спекулятивными: дефицит фонда складывается не только из-за того, что у нас очень много пенсионеров, которым надо платить пенсии, а в значительной мере из-за того, что уровень собираемости пенсионных взносов низкий.
Система льготного пенсионного обслуживания приводит к тому, что средний возраст выхода на пенсию существенно ниже того возраста выхода на пенсию, который установлен законодательно как стандартный, 55 и 60 лет для женщин и мужчин соответственно. Сейчас в ситуации, когда спрос на рабочую силу вряд ли будет расти, что будут делать пожилые мужчины и женщины, если пенсионный возраст увеличится, смогут ли они найти работу?
Процесс повышения пенсионного возраста, конечно, неминуем. Но решение проблемы надо начинать с другого конца. Об этом свидетельствуют и наши опросы. Когда по сути речь идет о пособиях по бедности, разговоры о том, что теперь эти пособия будут выдавать позже, вызывают понятное раздражение. Но население гораздо терпимее отнеслось бы к реформированию льготных пенсий, об этом говорят даже те категории наших опрошенных, которые сами имеют право на льготную пенсию. Население гораздо терпимее отнеслось бы к усилиям по повышению собираемости пенсионных взносов. Очень многие респонденты сообщают нам, что они знают о том, что их работодатель не платит за них пенсионные взносы.
Менее травматичным и менее социально взрывоопасным было бы решение этих вопросов, а с точки зрения наполняемости Пенсионного фонда, еще неизвестно, что более эффективно – решение вопросов со льготными пенсиями и повышение собираемости пенсионных взносов или повышение пенсионного возраста. Наверное, эти вещи должны идти параллельно, но начать надо с менее травматичных для населения вещей, а это отнюдь не повышение пенсионного возраста. А пока дискуссии по поводу пенсионного возраста больше похожи на «поиски под фонарем»: не там, где потерял, а там, где легче искать.