Если внимательно посмотреть на опросы по украинской теме за последние полтора года, то выяснится, что абсолютное большинство россиян настроены на невмешательство в чужие дела и против войны. Но умелая пропаганда и стремление к информационному комфорту помогают им совместить это настроение с поддержкой «помощи своим»
В последние несколько месяцев боевые действия на востоке Украины опять активизировались, и о возможности возобновления там полномасштабной войны стали говорить куда чаще, чем о выполнении Минских соглашений. Поэтому сейчас особенно важно понять, как российское общество относится к этому конфликту. До какой степени оно готово поддержать участие России в этом противостоянии? Боится ли оно войны, кого считает «своими», заслуживающими защиты и помощи, а кого – главными виновниками конфликта? А главное, насколько представление российского общества об украинских событиях отличается от картины, которую описывает пропаганда в государственных СМИ?
Начало нынешнего украинского кризиса для нужд социологии можно отсчитывать с ноября 2013 года, когда в Киеве прошли первые протесты, приведшие впоследствии к новому Майдану, падению режима Януковича, присоединению Крыма к России и боям в Донбассе. С тех пор в ежемесячном режиме Левада-центр задавал вопросы о том, как понимают и оценивают эти события в России. Накопленные данные позволяют не только проследить процесс формирования российского общественного мнения по этому вопросу, но и выделить его основополагающие характеристики.
Нет войны, нет войне
Когда обсуждаются результаты российских соцопросов, обычно упоминают резко негативное отношение россиян к Украине и общее удовлетворение по поводу присоединения Крыма. Однако любого, кто углубится в изучение имеющихся дынных, ждут неожиданные открытия. Согласно последним опросам, 64% опрошенных в России полагают, что для страны было бы выгодно, чтобы Украина была независимым государством и имела бы с Россией добрососедские отношения. Почти две трети (60%) в конце прошлого, военного года нейтрально относились к членству Украины в Европейском союзе и считали, что этот вопрос страна должна решать самостоятельно; противоположного мнения придерживались только 22%. Впрочем, и за год до этого, когда события в Киеве только разворачивались и тема «мы или ЕС» воспринималась живее, аналогичные показатели составляли 51% и 24% соответственно.
Тогда же, в декабре 2013 года, у населения преобладала установка на невмешательство: денег Украине не давать, войска не посылать. Да и сегодня большинство населения хотело бы видеть Россию в нынешних границах (57% в марте 2015 года, и это самый высокий процент на протяжении семнадцати лет наблюдений); 64% россиян придерживаются мнения, что Россия не должна удерживать под своим контролем бывшие республики СССР. Более половины (55%) считают, что лучше было бы сосредоточиться на внутренних проблемах, и только около трети (31%) полагают, что «геополитические» и «стратегические» интересы важнее экономических и социальных проблем.
Как при этом россияне могут однозначно одобрять аннексию Крыма и поддерживать оказание помощи ополченцам Донбасса (вплоть до поставок вооружения, но за исключением введения войск на восток Украины)? Для этого придется подробно изучить не только данные последних социологических опросов, но и то, как менялось общественное мнение на протяжении всего украинского конфликта.
Для большинства в России происходящее в соседней стране представляется исключительно внутриполитическим конфликтом. Согласны с тем, что между Россией и Украиной идет война, лишь около четверти российского населения, в то время как 65–70% категорически это отрицают (в самой Украине все с точностью до наоборот). На прямой вопрос о том, есть ли на территории Украины российские войска, утвердительно отвечают тоже около четверти населения, и эта цифра практически не меняется на протяжении полутора лет (около половины с этим не согласны, и пятая часть затрудняется с ответом).
Однако при обсуждении этого вопроса на фокус-группах обнаруживается заметное нежелание респондентов отвечать. Наиболее распространенным ответом, которого обычно удавалось добиться, оказывалось: «Официально войны нет!» Убедить людей отбросить это «официально» и рассказать, как, по их мнению, обстоят дела на самом деле, не получалось. Нельзя сказать, что люди боялись говорить, но нежелание рассуждать на эту тему было очевидно. Вероятно, часть россиян подспудно подозревает военное вмешательство России в украинские дела, но запрещает себе думать и говорить об этом.
Показательно, что лишь 11% уверены, что на стороне ополченцев вообще не воюют российские граждане. Однако большинство считает, что это добровольцы (48%) или наемники (24%), но не солдаты российской армии. К добровольцам, воюющим на стороне ополченцев, россияне в большинстве своем относятся положительно. Однако за минувший год доля одобряющих действия ополченцев снизилась с 64% в июне прошлого года до 53%, одновременно выросло негативное отношение – с 19% до 27%. При этом добровольно послать своего сына или близкого родственника на эту войну готовы лишь 13% респондентов, а 68% и вовсе постарались бы отговорить его от такого шага.
Виновата Америка
Характерной чертой российского общественного мнения в отношении Украины является почти единогласное (за исключением 4–5%) отрицание ответственности России за что бы то ни было из происходящего там: за продолжающийся конфликт, нарушение Минских соглашений, сбитый MH17 и т.д. При этом, по мнению большинства, виноваты в том, что все это происходит, даже не украинские власти, а Запад во главе с США. Такое понимание происходящего сложилось уже в ноябре – декабре 2013 года под влиянием государственных СМИ, которые, использовав общие антизападные настроения населения, убедили зрителей и читателей в том, что украинцы выходят на Майдан «под влиянием Запада, стремящегося втянуть Украину в орбиту своих политических интересов», а вовсе не из-за возмущения коррупцией власти и жестокостью полиции, хотя опросы на самом Майдане свидетельствовали как раз о последнем.
Последовавшая со стороны Запада критика России и санкции против нее в каком-то смысле сыграли на руку российской пропаганде: «Ну мы же говорили, что все происходящее – антироссийский западный проект». На российском телевидении и в представлении его зрителей украинские власти выглядят марионетками Запада: в этом убеждена половина населения. Этим нынешний конфликт похож на российско-грузинскую войну 2008 года: тогда тоже большинство считало, что Россия воюет не со своим соседом, а с США. Иными словами, российское население (как и российская власть) отказывалось признавать, что грузины и украинцы могут самостоятельно выбрать себе политику и союзников.
По мнению большинства россиян, Запад устроил Евромайдан, надоумил Киев начать антитеррористическую операцию на востоке страны, провоцирует украинцев саботировать Минские соглашения, заинтересован в продолжении конфликта (в этом уверены три четверти опрошенных) – и все это с целью воспользоваться моментом, чтобы «ослабить и унизить Россию». Этим же объясняется и введение западных санкций: согласиться с тем, что санкции обусловлены действиями самой России, которая нарушила принятые нормы международного поведения, изменив границы в свою пользу за счет соседнего государства, готовы только 12% россиян.
Наконец, по общему убеждению, политика Путина на Украине – это лишь реакция на расширение НАТО (в этом уверена половина населения) и угрозу русскоязычному населению Донбасса (44%). В качественных и количественных социологических исследованиях вырисовывается единый шаблон: «Россия не виновата», «нас вынудили», «мы защищаемся». Интересным образом это перекликается со словами высоких российских функционеров: «Не мы это начали, начала другая сторона».
Нежелание разбираться
Сегодня большинство российского населения (около двух третей), как и год назад, следит за происходящим в соседней стране. Главным источником информации об украинских событиях для 90–95% остаются государственные телеканалы, в объективности которых сомневаются не более четверти телезрителей. По мере развития конфликта уверенность в их объективности только растет. При этом больше половины населения говорит о том, что часто (12%) или иногда (46%) слышат точку зрения о происходящем, которая резко отличается от той, что доминирует на государственных каналах. Но эта точка зрения скорее воспринимается как украинская пропаганда, не заслуживающая доверия.
Однако насыщенность информацией об Украине не приводит к лучшему пониманию сути событий. Так, лишь треть населения уверена, что «очень хорошо» или «довольно хорошо» разбирается в том, что там происходит. И на протяжении последних двенадцати месяцев эта цифра не менялась. Истории, подобные гибели псковских десантников на территории Украины, становятся известными, но в то, что это были военнослужащие при исполнении обязанностей, готовы верить лишь 14–15% населения. Четверть и вовсе считает, что это вранье украинской пропаганды (в существовании такой пропаганды уверены более 80% населения). И все же постепенное накопление негативной информации, осознание сложности ситуации приводит к некоторым изменениям в общественном мнении. Например, сразу после присоединения Крыма половина населения считала, что с Донбассом нужно поступить точно так же, но сегодня сторонников такого сценария осталось лишь 15%.
В целом большинство россиян хотя и продолжают следить за событиями, но без особого интереса, пассивно и не критически потребляя телевизионный контент. Особой заинтересованности, сочувствия погибшим со стороны российского населения не видно. В общей массе населения можно выделить две условные группы. Около 20–25% составляют «ястребы», которые поддерживают ввод российских войск на восток Украины, мыслят категориями «геополитики» и «национальных интересов», выступают против интеграции Украины в ЕС, симпатизируют Януковичу и т.д. С другой стороны, около 10% населения с самого начала симпатизировали протестующим на Майдане, уверяют, что хорошо понимали их мотивы, положительно относились к возможной интеграции страны в Европу и т.д.
Определить, в каких слоях населения сосредоточены те и другие, довольно трудно. Жители мегаполисов, образованные и обеспеченные граждане однозначно являются более информированными, чем население в целом, однако их симпатии находятся на обеих сторонах. Только среди постоянной аудитории независимых СМИ количество симпатизирующих украинцам заметно больше, чем среди населения в целом, но и здесь есть большое число «ястребов». Однако большинство населения относится к происходящему безразлично: люди не хотят разбираться и занимать какую-либо сторону. Показательно распределение ответов на вопрос о том, кем же были люди в Крыму в зеленом камуфляже и без опознавательных знаков: 9% считали, что это были российские военные, 18% были уверены, что это отряды самообороны, но большинство (53%) ответило, что «это мог быть кто угодно», пятая часть затруднилась с ответом.
«Крым наш» и «защита русских»
Известно, что именно незаинтересованные, безразличные люди, завязанные главным образом на получение информации почти исключительно из государственных телеканалов (в обоих случаях это около половины российского населения), наиболее подвержены манипулированию. Но эффективность российской пропагандистской машины только отчасти строится на доминировании телевидения: половина населения страны узнает новости почти исключительно по телевизору, но в крупнейших городах более половины граждан время от времени получают информацию хотя бы из одного независимого источника (для страны в целом эта цифра составляет около 30%).
Важно, что пропаганда эксплуатирует уже имеющиеся в обществе настроения и страхи. Так, в вопросе присоединения Крыма российское руководство сыграло на широко распространенном убеждении, что полуостров должен принадлежать России. Этот вопрос публично почти никогда не обсуждался, но в мае 1998 года 77% россиян хотели бы, чтобы Крым был «возвращен России» (половина из них наиболее приемлемым средством считали референдум). В марте 2002 года аналогичного мнения придерживались 80%, через шесть лет уже 85%, при этом 67% допускали оказание «политического и экономического давления» на Украину (военное давление – 9%). Поэтому неудивительно, что в самом начале марта 2014 года 79% готовы были поддержать включение Крыма в состав России (против были 12%) и 85% поддерживают его на протяжении полутора лет.
Помогают оправдывать этот шаг следующие убеждения: 88% россиян уверены в справедливости прошедшего в Крыму референдума; 79% настаивают, что никакого военного давления на Украину не было. Есть и другая идея, которую эксплуатирует российская власть. Так, в июне 1994 года около 70% опрошенных считали, что Россия «должна защищать интересы русских» на постсоветском пространстве. В конце 2014 года столько же объясняли, что поддерживают присоединение Крыма в первую очередь потому, что «это русская земля», и только во вторую очередь тем, что нужно было защитить население полуострова от украинских националистов. Именно уверенность населения в необходимости защиты «своих» и возвращения «своего» помогла российскому руководству обойти тоже зафиксированную социологами установку на то, что вмешиваться в дела соседних государств не стоит. Получается, что вообще-то вмешиваться нельзя, но «для хорошего дела» можно; доля людей, придерживающихся этой лукавой позиции, за год выросла с четверти до половины населения.
Наконец, присоединение Крыма для большинства (около 80%) стало доказательством того, что Россия вернула себе статус великой державы, утраченный с распадом Советского Союза. На фокус-группах люди с восторгом говорили: «Всего два дня – и Крым наш!», «Если раньше Путин только говорил о величии страны, то сейчас он доказал это на деле». И хотя радость от присоединения Крыма несколько утихла к концу 2014 года (хотя 80% по-прежнему считают, что этот шаг был правильным и пойдет стране только на пользу), теперь доказательством значимости страны на международной арене является продолжающееся противостояние с Западом, взаимные санкции и обвинения. Нас не любят, боятся, пытаются ослабить, значит, принимают всерьез.
Таким образом, на примере украинского конфликта можно видеть, как сильно взаимно обусловлены российское общественное мнение и телевизионная пропаганда. Вектор пропаганде задает власть, у которой для этого множество мотивов: дискредитировать Евромайдан в глазах российских граждан, часть которых совсем недавно выходила протестовать; поднять свой престиж, представив себя защитником страны, а своих противников – орудиями внешних сил; сыграть на антизападных настроениях и так далее. Многих из этих целей она добилась: например, политический протест в России сегодня для многих ассоциируется с хаосом, разрушениями, гибелью людей, которые последовали за победой украинского протеста. Ведь с самого начала российское телевидение культивировало образ несостоятельности и распада Украинского государства, страшной националистической угрозы, полного отсутствия легитимной власти. «Посмотрите, какой ужас творится на Украине!» – говорят нам сегодня респонденты. Присоединение Крыма и державная риторика позволили российской власти переломить длительный тренд потери популярности.
Однако при всей пластичности российского общественного мнения российская пропаганда строится на некоторых базовых вещах, которые существуют сами по себе, вне ее: на недоверии Западу, которое нарастало со второй половины 1990-х годов и сложилось окончательно к середине 2000-х, на пассивном телесмотрении большинства населения, на тоске по утраченному статусу сверхдержавы. Эти черты, присущие россиянам, сложились задолго до начала украинского конфликта. Оставалось только их разглядеть и обернуть в свою пользу – и российская власть это сделала не задумываясь.
Оригинал
В последние несколько месяцев боевые действия на востоке Украины опять активизировались, и о возможности возобновления там полномасштабной войны стали говорить куда чаще, чем о выполнении Минских соглашений. Поэтому сейчас особенно важно понять, как российское общество относится к этому конфликту. До какой степени оно готово поддержать участие России в этом противостоянии? Боится ли оно войны, кого считает «своими», заслуживающими защиты и помощи, а кого – главными виновниками конфликта? А главное, насколько представление российского общества об украинских событиях отличается от картины, которую описывает пропаганда в государственных СМИ?
Начало нынешнего украинского кризиса для нужд социологии можно отсчитывать с ноября 2013 года, когда в Киеве прошли первые протесты, приведшие впоследствии к новому Майдану, падению режима Януковича, присоединению Крыма к России и боям в Донбассе. С тех пор в ежемесячном режиме Левада-центр задавал вопросы о том, как понимают и оценивают эти события в России. Накопленные данные позволяют не только проследить процесс формирования российского общественного мнения по этому вопросу, но и выделить его основополагающие характеристики.
Нет войны, нет войне
Когда обсуждаются результаты российских соцопросов, обычно упоминают резко негативное отношение россиян к Украине и общее удовлетворение по поводу присоединения Крыма. Однако любого, кто углубится в изучение имеющихся дынных, ждут неожиданные открытия. Согласно последним опросам, 64% опрошенных в России полагают, что для страны было бы выгодно, чтобы Украина была независимым государством и имела бы с Россией добрососедские отношения. Почти две трети (60%) в конце прошлого, военного года нейтрально относились к членству Украины в Европейском союзе и считали, что этот вопрос страна должна решать самостоятельно; противоположного мнения придерживались только 22%. Впрочем, и за год до этого, когда события в Киеве только разворачивались и тема «мы или ЕС» воспринималась живее, аналогичные показатели составляли 51% и 24% соответственно.
Тогда же, в декабре 2013 года, у населения преобладала установка на невмешательство: денег Украине не давать, войска не посылать. Да и сегодня большинство населения хотело бы видеть Россию в нынешних границах (57% в марте 2015 года, и это самый высокий процент на протяжении семнадцати лет наблюдений); 64% россиян придерживаются мнения, что Россия не должна удерживать под своим контролем бывшие республики СССР. Более половины (55%) считают, что лучше было бы сосредоточиться на внутренних проблемах, и только около трети (31%) полагают, что «геополитические» и «стратегические» интересы важнее экономических и социальных проблем.
Как при этом россияне могут однозначно одобрять аннексию Крыма и поддерживать оказание помощи ополченцам Донбасса (вплоть до поставок вооружения, но за исключением введения войск на восток Украины)? Для этого придется подробно изучить не только данные последних социологических опросов, но и то, как менялось общественное мнение на протяжении всего украинского конфликта.
Для большинства в России происходящее в соседней стране представляется исключительно внутриполитическим конфликтом. Согласны с тем, что между Россией и Украиной идет война, лишь около четверти российского населения, в то время как 65–70% категорически это отрицают (в самой Украине все с точностью до наоборот). На прямой вопрос о том, есть ли на территории Украины российские войска, утвердительно отвечают тоже около четверти населения, и эта цифра практически не меняется на протяжении полутора лет (около половины с этим не согласны, и пятая часть затрудняется с ответом).
Однако при обсуждении этого вопроса на фокус-группах обнаруживается заметное нежелание респондентов отвечать. Наиболее распространенным ответом, которого обычно удавалось добиться, оказывалось: «Официально войны нет!» Убедить людей отбросить это «официально» и рассказать, как, по их мнению, обстоят дела на самом деле, не получалось. Нельзя сказать, что люди боялись говорить, но нежелание рассуждать на эту тему было очевидно. Вероятно, часть россиян подспудно подозревает военное вмешательство России в украинские дела, но запрещает себе думать и говорить об этом.
Показательно, что лишь 11% уверены, что на стороне ополченцев вообще не воюют российские граждане. Однако большинство считает, что это добровольцы (48%) или наемники (24%), но не солдаты российской армии. К добровольцам, воюющим на стороне ополченцев, россияне в большинстве своем относятся положительно. Однако за минувший год доля одобряющих действия ополченцев снизилась с 64% в июне прошлого года до 53%, одновременно выросло негативное отношение – с 19% до 27%. При этом добровольно послать своего сына или близкого родственника на эту войну готовы лишь 13% респондентов, а 68% и вовсе постарались бы отговорить его от такого шага.
Виновата Америка
Характерной чертой российского общественного мнения в отношении Украины является почти единогласное (за исключением 4–5%) отрицание ответственности России за что бы то ни было из происходящего там: за продолжающийся конфликт, нарушение Минских соглашений, сбитый MH17 и т.д. При этом, по мнению большинства, виноваты в том, что все это происходит, даже не украинские власти, а Запад во главе с США. Такое понимание происходящего сложилось уже в ноябре – декабре 2013 года под влиянием государственных СМИ, которые, использовав общие антизападные настроения населения, убедили зрителей и читателей в том, что украинцы выходят на Майдан «под влиянием Запада, стремящегося втянуть Украину в орбиту своих политических интересов», а вовсе не из-за возмущения коррупцией власти и жестокостью полиции, хотя опросы на самом Майдане свидетельствовали как раз о последнем.
Последовавшая со стороны Запада критика России и санкции против нее в каком-то смысле сыграли на руку российской пропаганде: «Ну мы же говорили, что все происходящее – антироссийский западный проект». На российском телевидении и в представлении его зрителей украинские власти выглядят марионетками Запада: в этом убеждена половина населения. Этим нынешний конфликт похож на российско-грузинскую войну 2008 года: тогда тоже большинство считало, что Россия воюет не со своим соседом, а с США. Иными словами, российское население (как и российская власть) отказывалось признавать, что грузины и украинцы могут самостоятельно выбрать себе политику и союзников.
По мнению большинства россиян, Запад устроил Евромайдан, надоумил Киев начать антитеррористическую операцию на востоке страны, провоцирует украинцев саботировать Минские соглашения, заинтересован в продолжении конфликта (в этом уверены три четверти опрошенных) – и все это с целью воспользоваться моментом, чтобы «ослабить и унизить Россию». Этим же объясняется и введение западных санкций: согласиться с тем, что санкции обусловлены действиями самой России, которая нарушила принятые нормы международного поведения, изменив границы в свою пользу за счет соседнего государства, готовы только 12% россиян.
Наконец, по общему убеждению, политика Путина на Украине – это лишь реакция на расширение НАТО (в этом уверена половина населения) и угрозу русскоязычному населению Донбасса (44%). В качественных и количественных социологических исследованиях вырисовывается единый шаблон: «Россия не виновата», «нас вынудили», «мы защищаемся». Интересным образом это перекликается со словами высоких российских функционеров: «Не мы это начали, начала другая сторона».
Нежелание разбираться
Сегодня большинство российского населения (около двух третей), как и год назад, следит за происходящим в соседней стране. Главным источником информации об украинских событиях для 90–95% остаются государственные телеканалы, в объективности которых сомневаются не более четверти телезрителей. По мере развития конфликта уверенность в их объективности только растет. При этом больше половины населения говорит о том, что часто (12%) или иногда (46%) слышат точку зрения о происходящем, которая резко отличается от той, что доминирует на государственных каналах. Но эта точка зрения скорее воспринимается как украинская пропаганда, не заслуживающая доверия.
Однако насыщенность информацией об Украине не приводит к лучшему пониманию сути событий. Так, лишь треть населения уверена, что «очень хорошо» или «довольно хорошо» разбирается в том, что там происходит. И на протяжении последних двенадцати месяцев эта цифра не менялась. Истории, подобные гибели псковских десантников на территории Украины, становятся известными, но в то, что это были военнослужащие при исполнении обязанностей, готовы верить лишь 14–15% населения. Четверть и вовсе считает, что это вранье украинской пропаганды (в существовании такой пропаганды уверены более 80% населения). И все же постепенное накопление негативной информации, осознание сложности ситуации приводит к некоторым изменениям в общественном мнении. Например, сразу после присоединения Крыма половина населения считала, что с Донбассом нужно поступить точно так же, но сегодня сторонников такого сценария осталось лишь 15%.
В целом большинство россиян хотя и продолжают следить за событиями, но без особого интереса, пассивно и не критически потребляя телевизионный контент. Особой заинтересованности, сочувствия погибшим со стороны российского населения не видно. В общей массе населения можно выделить две условные группы. Около 20–25% составляют «ястребы», которые поддерживают ввод российских войск на восток Украины, мыслят категориями «геополитики» и «национальных интересов», выступают против интеграции Украины в ЕС, симпатизируют Януковичу и т.д. С другой стороны, около 10% населения с самого начала симпатизировали протестующим на Майдане, уверяют, что хорошо понимали их мотивы, положительно относились к возможной интеграции страны в Европу и т.д.
Определить, в каких слоях населения сосредоточены те и другие, довольно трудно. Жители мегаполисов, образованные и обеспеченные граждане однозначно являются более информированными, чем население в целом, однако их симпатии находятся на обеих сторонах. Только среди постоянной аудитории независимых СМИ количество симпатизирующих украинцам заметно больше, чем среди населения в целом, но и здесь есть большое число «ястребов». Однако большинство населения относится к происходящему безразлично: люди не хотят разбираться и занимать какую-либо сторону. Показательно распределение ответов на вопрос о том, кем же были люди в Крыму в зеленом камуфляже и без опознавательных знаков: 9% считали, что это были российские военные, 18% были уверены, что это отряды самообороны, но большинство (53%) ответило, что «это мог быть кто угодно», пятая часть затруднилась с ответом.
«Крым наш» и «защита русских»
Известно, что именно незаинтересованные, безразличные люди, завязанные главным образом на получение информации почти исключительно из государственных телеканалов (в обоих случаях это около половины российского населения), наиболее подвержены манипулированию. Но эффективность российской пропагандистской машины только отчасти строится на доминировании телевидения: половина населения страны узнает новости почти исключительно по телевизору, но в крупнейших городах более половины граждан время от времени получают информацию хотя бы из одного независимого источника (для страны в целом эта цифра составляет около 30%).
Важно, что пропаганда эксплуатирует уже имеющиеся в обществе настроения и страхи. Так, в вопросе присоединения Крыма российское руководство сыграло на широко распространенном убеждении, что полуостров должен принадлежать России. Этот вопрос публично почти никогда не обсуждался, но в мае 1998 года 77% россиян хотели бы, чтобы Крым был «возвращен России» (половина из них наиболее приемлемым средством считали референдум). В марте 2002 года аналогичного мнения придерживались 80%, через шесть лет уже 85%, при этом 67% допускали оказание «политического и экономического давления» на Украину (военное давление – 9%). Поэтому неудивительно, что в самом начале марта 2014 года 79% готовы были поддержать включение Крыма в состав России (против были 12%) и 85% поддерживают его на протяжении полутора лет.
Помогают оправдывать этот шаг следующие убеждения: 88% россиян уверены в справедливости прошедшего в Крыму референдума; 79% настаивают, что никакого военного давления на Украину не было. Есть и другая идея, которую эксплуатирует российская власть. Так, в июне 1994 года около 70% опрошенных считали, что Россия «должна защищать интересы русских» на постсоветском пространстве. В конце 2014 года столько же объясняли, что поддерживают присоединение Крыма в первую очередь потому, что «это русская земля», и только во вторую очередь тем, что нужно было защитить население полуострова от украинских националистов. Именно уверенность населения в необходимости защиты «своих» и возвращения «своего» помогла российскому руководству обойти тоже зафиксированную социологами установку на то, что вмешиваться в дела соседних государств не стоит. Получается, что вообще-то вмешиваться нельзя, но «для хорошего дела» можно; доля людей, придерживающихся этой лукавой позиции, за год выросла с четверти до половины населения.
Наконец, присоединение Крыма для большинства (около 80%) стало доказательством того, что Россия вернула себе статус великой державы, утраченный с распадом Советского Союза. На фокус-группах люди с восторгом говорили: «Всего два дня – и Крым наш!», «Если раньше Путин только говорил о величии страны, то сейчас он доказал это на деле». И хотя радость от присоединения Крыма несколько утихла к концу 2014 года (хотя 80% по-прежнему считают, что этот шаг был правильным и пойдет стране только на пользу), теперь доказательством значимости страны на международной арене является продолжающееся противостояние с Западом, взаимные санкции и обвинения. Нас не любят, боятся, пытаются ослабить, значит, принимают всерьез.
Таким образом, на примере украинского конфликта можно видеть, как сильно взаимно обусловлены российское общественное мнение и телевизионная пропаганда. Вектор пропаганде задает власть, у которой для этого множество мотивов: дискредитировать Евромайдан в глазах российских граждан, часть которых совсем недавно выходила протестовать; поднять свой престиж, представив себя защитником страны, а своих противников – орудиями внешних сил; сыграть на антизападных настроениях и так далее. Многих из этих целей она добилась: например, политический протест в России сегодня для многих ассоциируется с хаосом, разрушениями, гибелью людей, которые последовали за победой украинского протеста. Ведь с самого начала российское телевидение культивировало образ несостоятельности и распада Украинского государства, страшной националистической угрозы, полного отсутствия легитимной власти. «Посмотрите, какой ужас творится на Украине!» – говорят нам сегодня респонденты. Присоединение Крыма и державная риторика позволили российской власти переломить длительный тренд потери популярности.
Однако при всей пластичности российского общественного мнения российская пропаганда строится на некоторых базовых вещах, которые существуют сами по себе, вне ее: на недоверии Западу, которое нарастало со второй половины 1990-х годов и сложилось окончательно к середине 2000-х, на пассивном телесмотрении большинства населения, на тоске по утраченному статусу сверхдержавы. Эти черты, присущие россиянам, сложились задолго до начала украинского конфликта. Оставалось только их разглядеть и обернуть в свою пользу – и российская власть это сделала не задумываясь.