По данным последнего опроса Левада-Центра, 38% россиян считают самыми запоминающимися событиями боевые действия на востоке Украины, а 20% – санкции западных стран. Почему россияне так волнуются о том, что происходит в мире, но не придают слишком большого значения внутренней политике?
Конечно, дело отчасти заключается в том, что повестку дня формирует телевизор. Но даже масштаб пропаганды не может вытеснить бытовые проблемы, с которыми сталкиваются россияне: рост цен, задержки зарплаты, коррупция или же отсутствие воды в кране по несколько месяцев. Казалось бы, эти проблемы должны волновать россиян куда больше. Социологи замечают, что у них отсутствует самое главное: желание и привычка эти проблемы решать. Они представляются как часть обычной жизни среднего россиянина. Зачем искать выход, когда соседи и друзья так же живут и не переживают? Выражение покойного Виктора Черномырдина «Хотели как лучше, а получилось как всегда» не случайно вошло в широкий обиход.
Оправданием бездействию стала уверенность в неизбежном ухудшении ситуации, если пытаться что-то изменить. Государство, проникшее во все сферы общественной жизни, любые формы активности интерпретирует как политическую борьбу. Народ же у нас привык не доверять институтам госвласти: непрозрачным, коррумпированным, неподконтрольным. Вот и получается: сам во власть не идешь из-за страха ответственности, но если идут другие – обязательно случится майдан. В такой ситуации самым логичным выходом становится отрешение от внутрироссийских проблем или сведение разговора о них к ритуалу. Недаром многие популярные образцы сатиры обыгрывают вневременную сущность наших проблем – мол, «дураки и дороги» были в России всегда.
Между тем бурная внешнеполитическая жизнь позволяет уйти от повседневности, стать зрителем геополитической игры. Эта игра привлекает российскую публику по целому ряду причин.
Во-первых, она не предполагает наличие каких-либо норм и правил. Победителя не судят, а проигрывающую сторону, то есть побеждаемую, по мнению россиян, можно унижать сколько и как угодно. Это до боли напоминает то, что происходит сейчас в самом российском обществе. Ущемленные в реальных правах россияне пребывают в руках всевластной бюрократии. Не зря мы видим безразличное отношение к Конституции, законам и гражданским обязанностям, которые должны устанавливать общие нормы совместного проживания и взаимодействия, но в реальности являющимися предметом манипуляций. С пословицей «Закон что дышло: как повернул, так и вышло» согласны 82% россиян. Значит, они видят разницу между тем, что записано на бумаге, и тем, что есть в реальности.
Во-вторых, простой россиянин может наблюдать за международной игрой, но не может принимать в ней участие. А значит, не несет и ответственности за результат. Эта схема идеально описывает тип политической пассивности, который остался от советского прошлого. Отсутствие ответственности является не просто капризом инфантильного общества, но заявлением о собственной лояльности власти. Государство вряд ли желает, чтобы собирались стихийные митинги в поддержку бойцов Новороссии или чтобы уход россиян в ополчение стал массовым явлением. Ведь появление пассионариев может дестабилизировать диалог власти и индивида, основанный на конформности и пассивности последнего. Недаром так быстро расправились с командиром ополченцев Игорем Стрелковым, которого к маю 2015 года знала уже четверть россиян.
В-третьих, геополитическая игра – это все-таки забава общая, всенародная. Несмотря на четкое установление зрительской роли большинства, ничто не мешает индивиду чувствовать собственный вклад в борьбу против фашизма и нетрадиционных ценностей. Постсоветский период показал, что ультралиберализм не дал россиянам четких правил общественной жизни – правовую и морально-этическую систему координат, но лишил их призрачной общей идеи будущего. Пользуясь терминологией Майкла Оукшота, можно заметить, что общество не стало гражданской ассоциацией с верховенством закона, но и перестало быть «предприятием», перед которым стоит некая общая цель – будь то построение коммунизма, социализма или еще какого-нибудь изма. Но привычки-то остались – и поэтому логика гражданской мобилизации под руководством лидера с легкостью заняла прежнее место. И сейчас респонденты на фокус-группах демонстрируют вульгарные материалистические взгляды: движущей силой истории опять стала классовая борьба, слышится критика капитализма и необходимость наращивания производственной базы для достижения общего счастья и победы над противником.
Наконец, в-четвертых, внутренняя политика ставится в зависимость от успехов внешней политики. С одной стороны, роста экономики, реальных доходов и повышения уровня жизни в целом вроде бы и нет, но, с другой стороны, ведь слабая страна не может побеждать противников. И если России опасаются даже самые могущественные державы, то это значит, что страна движется в правильном направлении. Чем больше ярких побед на внешнеполитической арене, тем меньше денег разворовывается, а больше идет на общее дело. Так считает обыватель, и причина тут не в жертвенности народа – ведь россиянам пока так и не пришлось чем-то по-настоящему жертвовать. Просто людям приятнее думать, что жертвовать приходится чиновникам – с весны 2013 года на 15% выросло число россиян, верящих, что Владимир Путин ограничивает аппетиты бюрократии.
Таким образом, функция современной внешней политики России – компенсировать недостатки российского общества и государства и символически восстанавливать роль великой державы. Сейчас идет борьба за такое всеобщее счастье, каким его видят подданные последней империи образца XX века.