По итогам опроса, проведенного «Левада-центром» в июне, рейтинг президента России Владимира Путина приблизился к 90%. Его поддерживают 89% опрошенных, еще 10% не одобряют действия Путина, а 1% респондентов отказался отвечать на вопрос.
Это абсолютный рекорд одобрения деятельности российского президента, превышающий даже максимальные прошлогодние показатели, объяснявшиеся возросшей поддержкой в результате аннексии Крымского полуострова.
Чем выше поднимаются рейтинги одобрения главы государства, тем чаще высказываются сомнения в их достоверности, в том, что они отражают реальное состояние умов и общественное мнение.
Аналитик «Левада-центра» Денис Волков поделился с корреспондентом Русской службой Би-би-си Николаем Ворониным своими соображениями о том, что может означать столь высокий рейтинг и насколько можно верить результатам подобных соцопросов.
Би-би-си: В странах Запада рейтинги одобрения политиков редко превышают 60%, поэтому неудивительно, что 90-процентная поддержка вызывает сомнения. Одна из версий, выдвигаемых пользователями сети, заключается в том, что подобные опросы проводятся только в рабочее время и по стационарным телефонам — и, соответственно, отвечают исключительно пенсионеры. Действительно ли опросы проводят так?
Денис Волков: Ну, кто-то, наверное, и проводит, я не могу утверждать, что никто этого не делает. Но из тех, кто публикует данные рейтингов, — это три центра, Левада, ФОМ и ВЦИОМ – все проводятся по одной технологии, это поквартирные опросы. Люди ходят по квартирам, задают вопросы.
Би-би-си: Но ведь не все готовы отвечать. Как ставится задача интервьюерам? Им даются для опросов районы или конкретные адреса?
Д.В.: Сначала с помощью научных данных составляется выборка: определяются города, регионы и количество человек, которых там нужно опросить. На каждый регион выпадает всего несколько анкет, после чего интервьюеры идут определённым шагом по адресной выборке. Естественно, не все открывают, и в целом мы опрашиваем примерно 40% тех, кого мы хотим опросить.
Би-би-си: То есть, чтобы собрать, скажем, 10 ответов, нужно обойти примерно 30 квартир? И учитывается мнение только тех, кто открыл и ответил?
Д.В.: Выходит, что так. Эта цифра не меняется где-то с середины 90-х годов. В конце 80-х и начале 90-х было воодушевление, когда у народа впервые начали в открытую спрашивать мнение, и все хотели отвечать. Но по мере углубления кризиса — и окончательно после 96-го, когда люди посчитали, что их надули с выборами, — сформировалась эта цифра. Причём не только в России, она и на Украине примерно такая же, то есть я думаю, что это общее состояние в постсоветских странах. Но этими претензиями мы никак не можем объяснить те изменения, которые произошли с рейтингами за последние полтора года.
Би-би-си: А ходят опросчики каждый раз по новым адресам — или по тем, где они уже знают, что им откроют?
Д.В.: Нет, конечно, это каждый раз новые люди. Причём потом проходит проверка – повторный обзвон и статистическая проверка на задвоенность анкет. Иногда мы ловим партнёров своих региональных на некачественной работе – некоторых приходится менять.
Люди без предпочтений
Би-би-си: Насколько, на ваш взгляд, люди искренни в своих ответах? Не отвечают ли они «так, как нужно»?
Д.В.: Мнение — это мнение. Казалось бы, оно сегодня одно, завтра другое, но регулярные исследования показывают, что какие-то мнения формируются надолго. Но здесь же идёт речь не о «правде», а о некоторой позиции, которую человек готов сообщить, и она, как мне кажется, во многом коррелирует с публичным общением человека в обществе.
Что мне кажется важным в той критике, которая звучит в наш адрес, — это то, что она исходит из конкретных представлений об обществе, экспертных оценок, представлениях о демократии, о должном, о политических предпочтениях. Но у половины населения, например, нет вообще никаких политических предпочтений. Вообще. Ни к кому себя не относят. Ничем не интересуются. Половина населения смотрит телевизор и больше ничего. Это люди, которые интересуются повседневными делами и не интересуются политикой. Не следят за ней. А если следят, то без интереса, — просто смотрят то, что основные каналы показывают. Если посмотреть на те проблемы, которые волнуют людей прежде всего, на их политические предпочтения – они явно отличаются от позиции среднего эксперта газеты «Ведомости». Что очень обижает газету «Ведомости».
Би-би-си: То есть опросы зачастую формируют мнение, которого нет? Если у половины опрашиваемых нет мнения по поводу задаваемого вопроса, то он начинает думать – а как отвечать правильно?
Д.В.: Отчасти я соглашусь, но тут два момента. По каким-то вопросам, действительно, мнение возникает в момент опроса. Но ведь таким же образом мнение о том, за кого голосовать, возникает в момент голосования. У большинства населения. Не то что люди сидели и думали, за кого они будут голосовать, а просто – пришёл и проголосовал, выбрал один из вариантов в бюллетене. В этом смысле опрос отчасти моделирует ситуацию выборов: вот у тебя бюллетень, о котором ты заранее не думал, – выбери один вариант.
Вообще, решение о том, голосовать или не голосовать принимается очень многими примерно в течение недели до выборов. И прежде всего этим можно объяснить так называемый провал социологов на выборах мэра Москвы. Хотя на самом деле провала не было у тех, кто проводил ежедневные измерения – телефонный опрос. Там всё было показано – достаточно динамичное изменение общественного мнения, когда Собянин терял, а Навальный набирал.
Отсутствие альтернативы
Би-би-си: А почему именно на московских выборах произошёл этот «провал»? Чем они отличались от всех остальных?
Д.В.: В ситуации московских выборов была допущена реальная альтернатива в лице Навального, который провёл реальную кампанию. Её было видно: кандидат ходил, встречался с избирателями, его волонтёры раздавали газеты и так далее. По нашим замерам, она была такая же заметная, как у Собянина, который вёл агитацию по телевизору. Ситуация реальной альтернативы – и впервые оппозиционный кандидат набрал не 2-3%, а 27% (или, как утверждает Навальный, 30%). Это одна ситуация. И другая ситуация – когда всё зачищено и никто кроме «проверенных людей» никакую агитацию не ведёт. Да и они тоже – ну, что-то там КПРФ, что-то там «Справедливая Россия». Но это совершенно иная ситуация – стабильная, где мнения особо не меняются и не могут меняться, потому что – с чего бы им меняться?
Би-би-си: А вы не думаете, что в ситуации такой стабильности публикация каждых новых результатов опросов влияет на следующие, как снежный ком. Скажем, публикация результатов с 86-процентной поддержкой Путина добавляет дополнительных аргументов тем, кто в следующий раз тоже ответит «да»?
Д.В.: Возможно, отчасти, но ведь это не только опрос – поведение на выборах будет таким же. Поскольку большинство населения, которому всё равно, идёт и голосует за того, кто есть. С одной стороны причина этого в отсутствии альтернативы – люди говорят: «Ну да, за Путина, а за кого ещё?» — поскольку нет конкуренции. Сравнивать российскую ситуацию с Западом неправомерно, поскольку тут нет конкуренции и нет открытого обсуждения. Не в том плане что люди бояться это обсуждать, а просто обсуждать нечего. Вот была введена альтернатива – и мы получили качественно иную ситуацию.
Второе – это характеристики российского населения, у которого очень высокая зависимость от государства. Половина населения говорит, что им просто тяжело прожить без поддержки государства. И, соответственно, на Путина они смотрят как на представителя государства – на того, кто раздаёт эти блага. При этом интересно посмотреть, как расходятся оценки Путина, его конкретных шагов и в целом действий правительства. Например, мы предлагали пару месяцев назад согласиться или не согласиться с несколькими утверждениями. «Владимира Путина на посту президента поддерживает большинство населения» — 69% согласны, 7% не согласны. Спрашиваем про власть в целом: «Пользуется ли она поддержкой большинства населения?» — только 38% только согласны. 38 и 69 – это разные цифры.
Би-би-си: Так происходит только с рейтингом Путина?
Д.В.: Если мы берём оценки просто деятельности правительства, то они после истории с Крымом резко выросли, но потом пошли вниз и выровнялись к концу лета. Рейтинг Медведева, например, очень быстро вернулся к докрымским показателям и пошёл ещё ниже. В отношении Путина действуют другие правила. Я бы их связал с пропагандой, которая ведётся, где Путин предстаёт как архитектор всех этих событий. То же самое мы видим на фокус-группах, когда люди в групповой дискуссии называют его не иначе как «Владимир Владимирович», говорят о нём с придыханием, объясняются ему в любви. Одна из частых формулировок – это «Я, вообще, всегда был против Путина, и сейчас, может быть, тоже против, но то, что он делает в Украине, очень здорово, он молодец и мне очень нравится».
Важно не относиться к опросам общественного мнения как к истине в последней инстанции. Вот если 90% поддержки из 146 млн населения, то это не значит, что 131,4 млн человек так считает, это просто некоторая приблизительная цифра – так к ней и нужно относиться. Не нужно считать, что это все до единого. Но это образец некоторого поведения – отчасти социально одобряемого, безусловно. Но если вы возьмёте опросы февраля 14-го года, то это будет 62% одобрения и 30% доверия Путину, около 40-45% тех, кто готов за него проголосовать. И совершенно другая картина – уже через месяц. Одобрение выросло больше чем на 20%, доверие выросло в два раза и желание голосовать выросло с 40-45 до 66%.
Непостоянство электората
Би-би-си: То есть это ситуация всенародной любви?
Д.В.: Нет, это не всенародная любовь. Когда мы спрашиваем об эмоциях, основной ответ: «не могу сказать о нём ничего плохого», «не могу сказать о нём ничего хорошего». Восхищение – ну, 5-7%. Симпатия – 15%. Да, Путин, вот он один такой, при нём мы жили — ну, нормально. Не кризис 90-х годов, а стабильность, именно с ним связывают люди экономический рост. А теперь он ещё подарил ощущение великой державы. И все просто счастливы, что «наконец-то мы Россию великой державой показали».
Би-би-си: Историки напоминают, что у Николае Чаушеску был рейтинг 100% — за неделю до волнений в Тимишоаре и за две недели до расстрела.
Д.В.: И это не значит, что опросы общественного мнения врали. У Лужкова тоже был рейтинг высокий перед тем, как его сняли. А через две недели — был низкий. Людям казалось, что он находился на своей позиции – другой альтернативы не было и никогда не обсуждалось, и идеи такой не возникало. А после того как ты теряешь свой пост – тебя нет, и чего о тебе говорить. Я думаю, если бы Путин сегодня потерял свой пост, были бы сделаны публичные определённые выводы. Ведь режим в целом не считается справедливым, честным и так далее – ситуация достаточно тяжёлая в целом. А тот, кто придёт следом, всех собак повесит на предшественника; расскажет, какой он был плохой – действительно, плохой, там и то и сё было. С Лужковым – две трети населения говорили: да, коррумпирован, ну и что?
Власть вообще воспринимается как несменяемая, монолитная, от неё зависит значительная часть населения. С ней связывают надежды, ожидания. И нет никакой идеи сменяемости, ротации власти через выборы. Она есть, может быть, у тех же 20-25% населения, но не более того. Для остальных выборы – это не возможность смены власти, а выражение ей своей поддержки. Даже когда выходят протестовать – апеллируют всегда к действующей власти: вот в Пикалёво что-то не так — Путин, поедь, разберись.
Есть известный социологический анекдот: у женщины, выходящей с участка, спросили, за какую она партию – говорит, за КПРФ. А за кого голосовали? – За Путина. – А чего ж не за Зюганова? – Вот когда Зюганов будет президентом, тогда я и буду за него голосовать.