У политических комментаторов не существует согласия в том, что двигало президентом, когда он запросил разрешение у Совета Федерации использовать армию на Украине. Одни говорят о «восстановлении исторической справедливости», «собирании русских земель», «исправлении исторических ошибок», другие с этой целью анализируют книжки, которые читает Владимир Путин. Но кто бы из них ни был прав, единственным бесспорным исчисляемым результатом кампании – кроме того, что «Крым наш», – является рост поддержки Путина. В июне, по данным «Левада-центра», его действия на посту президента одобряли 86% россиян.
Похожий эффект уже приходилось наблюдать и ранее. В 1999 году, после взрыва домов в Москве и начала второй чеченской войны, популярность Путина, тогда премьер-министра, стремительно выросла за три месяца – с 31% до 80–84% (в два с половиной раза). Уже тогда особую роль в этом играли политтехнологи, которые не упускали возможности похвастаться перед знакомыми, как на волне всеобщего патриотизма они сделают из малоизвестного преемника конфетку и обеспечат его избрание на пост президента. Сходным образом осенью 2008 года, во время войны с Грузией, одобрение действий Путина достигло 88%. Похоже развиваются события и сегодня.
Возможность поддержать свою популярность пришлась президенту как нельзя кстати. В 2008–2011 годах рейтинг Путина падал вместе с российской экономикой (количество сторонников президента тогда сократилось на треть), а во время стагнации 2012–2013 годов колебался на уровне 62–65%. При этом успешно проведенная и баснословно дорогая Олимпиада дала прирост популярности всего 3–4%. Маленькая и победоносная война в этом смысле оказалась намного эффективнее. Более того, в условиях экономического спада она может остаться чуть ли не единственным способом удержать популярность.
Сэмюэль Хантингтон (у нас более известный как автор концепции «столкновения цивилизаций») в начале 1990-х годов проанализировал десятки авторитарных политических систем второй половины XX века и пришел к выводу, что любой правитель со временем теряет свою легитимность как в глазах населения, так и в глазах элит. Но демократические режимы хороши тем, что могут регулярно обновляться на выборах, авторитарные же режимы такой возможности лишены. Внутренние репрессии и провоцирование конфликтов с другими странами для поднятия патриотических настроений, по мнению американского ученого, – это те немногие инструменты, которые остаются в арсенале авторитарных режимов, начинающих терять популярность.
Маленькая победоносная война укрепляет рейтинг любого правителя. Победа в войне за Фолклендские острова (которую, кстати, начала аргентинская хунта для укрепления своей популярности; проигрыш военных ознаменовал банкротство авторитарного режима и запустил в стране процесс демократизации) позволила Маргарет Тэтчер удержаться, по ее собственным словам, в кресле премьера. Однако такая война укрепляет рейтинг ровно до тех пор, пока она остается маленькой («бесплатной», незаметной для большинства) и победоносной. Чем дальше страна завязает в конфликте, тем выше недовольство населения и тем менее победоносно выглядит армия. Российское руководство знает об этом по собственному опыту второй чеченской войны (об этом, например, у Ольги Алленовой в книге «Чечня рядом»).
Вмешательство России в украинские события и аннексия полуострова были продиктованы необходимостью использовать этот конфликт для укрепления снижавшейся легитимности Путина в глазах населения, спецслужб, армии. События в очередной раз показали, насколько быстро российский режим способен адаптироваться к ситуации. Теперь инстинкт самосохранения заставляет российскую власть завершать конфликт на пике своей популярности и минимизировать возможные потери. Иначе в своей «войне за Фолклендские острова» Путин рискует оказаться на месте проигравших аргентинцев. А это явно не входит в его планы.