Выводы лингвистов о сближении нынешнего языка с языком минувшей эпохи подтверждают, хоть и по-своему, социологи. Июньский опрос «Левада-центра» показал: свободные мнения и плюрализм в высказываниях нам почти не нужны, проще говорить «как все»
По сравнению с тем же 2010 годом количество людей, которые считают, что стране нужна альтернативная точка зрения, оппозиция, снизилось с 67 до 57 процентов. Вдумайтесь: сегодня немногим больше половины россиян согласны с тем, что помимо официальной риторики телеканалов в публичном поле должен присутствовать какой-то иной голос. Налицо не только дефицит свободы высказываний, но и потребности в такой свободе. При этом здесь палка о двух концах. С одной стороны, люди сегодня, впечатленные пропагандой патриотизма, не хотят слышать ничего альтернативного. С другой стороны, если они не хотят этого слышать, альтернатива и не появится: особенность функционирования всякой политической оппозиции в том, что без постоянного присутствия в публичном поле, без возможности доносить свой голос до аудитории ее словно бы и не существует.
У нас нет устойчивой традиции плюрализма высказываний, свободы языка. Напротив, есть сохранившаяся с советского времени привычка — для достижения психологического комфорта всегда примыкать к большинству, говорить «в один голос». Даже в случае с интеллигенцией работает очень интересный механизм переноса. Вроде бы очевидны промахи действующей власти, вроде бы хочется их отметить, вроде бы растет неуважение к чиновникам, бюрократии, произволу. Но выразить весь этот комплекс чувств и наблюдений — внятно, обоснованно, содержательно — хватает навыка далеко не всем. Легче заметить: «Зато мы делаем ракеты». Да, все плохо, но — зато, зато… И снова можно говорить «в один голос».
Способов слить свою речь с речью официоза, с риторикой власти существует множество, а вот отстоять свое собственное высказывание становится все труднее. Сейчас наблюдается подъем низового пласта советской психологии, который характеризуется, я бы сказал, всеобщим единением в цинизме. Цинизм — объемное понятие, здесь и представление о том, что нужно быть заодно с «большой силой», и о том, что «не должно сметь свое суждение иметь». Этот путь выбирают не столько из-за сознательного желания, сколько компенсаторно: потому что чувство собственной униженности очень глубоко, а все прочие способы его преодолеть слишком сложны. Легче присоединяться к имперскому «мы». И язык центральных телеканалов, который теперь все чаще напоминает лекала прежних времен, отражает этот компромисс. На таком языке уже разговаривают люди в общественном транспорте, коллеги на работе, то есть вполне современные люди разговаривают на языке прошлого века, другой реальности, несуществующей страны. Потому что так пока проще.