Социологи Левада-Центра, выясняя отношение россиян к происходящему в стране, задали вопрос: «Государством какого типа вы хотели бы видеть Россию в будущем?» Оказалось, что примерно за месяц – с марта по апрель 2014 года – доля тех, кто желает, чтобы Россия стала «государством с рыночной экономикой, демократическим устройством, соблюдением прав человека, подобным странам Запада, но со своим собственным укладом», снизилась на 8% (29% в апреле против 37% в мае). Одновременно на 7% увеличилась доля тех, кому безразличен тип государства, а важно личное и семейное благополучие (29% против 22%).
Популярность западной модели государства и общества, по всей видимости, снизилась на фоне украинских событий, точнее, их освещения в государственных и провластных массмедиа, притом что никакого отношения к рыночной экономике, демократии и правам человека нынешние противоречия России и Запада не имели и не имеют. Получается, что внешняя политика западных стран, ее перегибы и «двойные стандарты», критика в адрес России рассматриваются и оцениваются в едином комплексе с внутренней организацией западных обществ и государств. Это происходит не потому, что первое явным образом проистекает из второго, а в России это хорошо понимают и могут объяснить. Скорее граждане РФ имеют весьма приблизительные (мягко говоря) представления о том, как функционируют государственная и общественная системы на Западе. Они судят обо всем сразу по внешней политике западных стран, точнее – ее негативному образу на телеэкране.
Интересно, что за период с апреля 2013 года по март 2014 года доля сторонников западной модели выросла с 33% до 37%. Этому росту не помешала, например, история Эдварда Сноудена, хотя к теме общества и государства на Западе она имела прямое отношение – в отличие от украинской проблемы.
Еще более знаменательно резкое увеличение доли системно индифферентных граждан, желающих личного благополучия. Это безразличие – свидетельство социально-политического инфантилизма. Гражданин не видит в модели государства и общества способа обеспечения благополучия и, что главное, не видит предмета выбора и договора. Он воспринимает правила игры как данность, но не понимает процедур, механизмов организации жизни, предпринимательства, заработка, распределения благ, не обнаруживает их издержек, временной ограниченности действия, требуемых моделей личного участия. Его требования к власти и типу государства носят детский характер: «сделать мне хорошо».
Непонимание роли процедур приводит к тому, что разговоры об альтернативе западной модели сводятся к декларациям «особого пути» России и не двигаются дальше. Дело в том, что вопрос об «особом устройстве» (за него, согласно опросу Левада-Центра, выступает 21%) как раз и является процедурным. Необходимо четко описать, как в государстве избирается и контролируется власть, если не посредством демократических механизмов, какая экономическая идея, если не идея рынка, определяет функционирование системы и т.д. Если же не понимать устройство критикуемой (западной) модели, то и альтернативную модель оформить крайне затруднительно.
Системная индифферентность, по сути, возвращает социум к путинскому «общественному договору»: благополучие в обмен на политические свободы. Эти свободы не ценятся, потому что без понимания того, что тип государства – это тип процедуры, нет и понимания того, к чему их можно приложить, где, как и для чего реализовать. Это объясняет то, почему российские государство и общество исторически ходят по кругу, возвращаясь к одним и тем же проблемам и кризисам. Человек предпочитает приспособление к непонятому попытке через понимание процесса прийти к необходимости выбора.