Ученые попытались объяснить, почему россияне так и остались советскими людьми и не сумели поверить в будущее
В Институте научной информации по общественным наукам РАН (ИНИОН) во вторник, 4 февраля, состоялся научный семинар под названием «Современная Россия в ситуации «безвременья» (исторический, социологический, этнополитический анализ)». Тему мероприятия предложил профессор Высшей школы экономики Эмиль Паин. Под термином «безвременье» скрывается царящая сегодня в российской обществе апатия, безверие, отсутствие перспектив, ощущение бесконечного тупика отечественной истории.
С докладами выступили директор ИНИОН, академик РАН, историк Юрий Пивоваров; социолог, директор «Левада-центра» Лев Гудков и инициатор дискуссии Эмиль Паин.
«Наше общество уничтожено»
Первым слово взял Пивоваров.
Он напомнил, что два года назад в ИНИОН уже проходили семинары по схожей тематике, но тогда, зимой 2012 года, среди всех выступающих и слушателей царила эйфория и предчувствие скорых перемен. Но сегодня подобные настроения исчезли. «Еще недавно в спорах с коллегами я отстаивал точку зрения, что советское за прошедшие двадцать лет исчезло. Теперь я вынужден констатировать обратное», — посетовал историк.
По его мнению, с XX съезда КПСС в 1956 году началась великая эмансипация русского человека, его самоосвобождение. Но оно имело и негативные стороны. В СССР, а затем в России так и не случилось кардинального разрыва с прошлым. Историк процитировал афоризм, который часто приписывают Шарлю де Голлю: «Сталин не ушел в прошлое – он растворился в будущем». «Речь здесь идет даже не о Сталине, а о нашем сегодняшнем дне. Мы остаемся по духу, но не по власти, советскими людьми. У нашего советского наследия есть три качества. Первое — это постоянное историческое перекладывание вины на других, ощущение собственной безгрешности Второе — постоянное упрощение. И последнее, третье, — понимание власти как исключительно насилия. Примеры этих советских качеств мы без труда найдем и в современной российской действительности», — пояснил историк.
Советская власть была не за и не против каких-то социальных классов — она была против всех. В результате действий, руководимых такой логикой, была уничтожена всякая социальная дифференциация. «Почему после 17 октября 1905 года в России как грибы после дождя стали прорастать партии, различные группы интересов, сообщества граждан, а в постсоветской России такого нет? Потому что наше общество уничтожено — этим группам не откуда произрастать», — метафорично описал причины отсутствия гражданского общества в России Пивоваров.
В качестве примеров историк привел недавно начавшуюся реформу РАН и ликвидацию Книжной палаты. «Я впервые в жизни вижу такой циничный наезд на институты гражданского общества, когда даже невозможно ответить: «А зачем это делается?»», — переживает глава ИНИНОН.
Затем он привел в пример концепцию единого учебника истории России, в которой события 1917 года больше не делятся на Февральскую и Октябрьскую революцию, а называются все вместе Великая Российская революция. Пивоваров считает, что это попытка отсрочить государством и обществом вопрос о своем отношении и к Февралю, и к Октябрю. «Ведь, что такое была Февральская революция? В тот момент это была глупая и крайне неудачная, но попытка нашего общества стать свободным. Последствия Октябрьской революции имели обратные последствия для общества. Сегодня нас просто лишают права сравнивать эти события», — считает ученый.
По мнению Пивоварова, все описанные им примеры характеризуют бездействие нашего общества по отношению к действиям власти. Историк опасается, что если у нас не будет существовать легального сопротивления властям, участия различных политических сил в выработке решений, то все закончится «жуткой националистической диктатурой».
Затем он передал слово директору «Левада-центра» Льву Гудкову.
«Сегодня основной носитель ксенофобии — интеллигенция»
Как социолог, Гудков указал, что в своем докладе он приведет данные по массовым установкам, господствующим в эпоху современного российского «безвременья». В качестве материалов он использовал данные, накопившиеся за годы работы «Левада-центра».
Социолог в начале доклада описал тенденции, которые сегодня наблюдаются.
После волны массовых протестов 2011-2012 годов, которые были сосредоточены в крупных городах и почти не затронули остальной России, государство объявило войну гражданскому обществу, после чего все настроения (этого гражданского общества – РП) стали ухудшаться. Возникла ситуация не исторического тупика, а неопределенности, господствующей в разных социальных слоях и проявляющаяся везде по-разному. Реально же оппонировать власти сегодня хочет не больше 8% населения.
«Сегодня, — говорит Гудков — не столько растут представления о неопределенности будущего, сколько меняется их структура. Раньше неуверенность в ближайшем будущем была распространена среди малоимущих. Но сейчас основной ее носитель — это образованные, обеспеченные, продвинутые слои населения».
Последние пять лет стабильно увеличивается показатель ощущения россиянами себя свободными людьми (речь идет прежде всего о потребительской свободе). Но и параллельно с этим растет отсутствие желания жить в таком обществе и стране. Исследователь охарактеризовал это явление как социальную аномию — полный разрыв общественных связей и представлений.
Затем Гудков привел данные постоянного мониторинга «Индекс социальных настроений», который осуществляет «Левада-центр». За последние пять лет стабильно падают все показатели, особенно экономических ожиданий и доверия к власти. За обозначенный период растет только доверие к собственной семье.
По мнению социолога, мы имеем дело с делегитимацией существующего политического персонифицированного режима, но не его демонтажем. «Несущими конструкциями сегодняшнего политического режима является апатия и безразличие большей части населения к происходящим в стране событиям. Ханна Арендт в своей книге «Эйхман в Иерусалиме» написала, что безразличие к авторитарным и тоталитарным режимам населения равнозначна их поддержке», — отмечает Гудков.
Отсюда происходит и фиксируемый социологами рост ядра сторонников Путина. Население потеряло интерес к участию в выборах, поэтому выраженные сторонники режима оказываются в относительном большинстве. Остальное население никак не реагирует на происходящие события.
За такое положение дел социолог не снимает вины с современной российской оппозиции. «Два года назад у россиян не изменилась картина мира, потому что оппоненты власти так и не смогли выдвинуть хоть какой-нибудь более-менее внятной политической программы для страны и общества, вместо этого сделав упор на моральный протест, который просто не может быть массовым», — посетовал Гудков.
Отсюда и вытекает, что, не смотря на то, что только 13% россиян уверены в том, что президент страны не причастен к коррупции, население в целом остается безразличным к процессу разложения власти. Сегодня более 80% населения не хочет никак соприкасаться с политическим процессом. По мнению Гудкова, даже более значимым, чем отсутствие альтернативной картины мира, является разочарование в государственном патернализме. Государство сегодня не справляется с многочисленными социальными обязательствами, а поскольку население уверено в отсутствии альтернативы действующей власти, то и происходит небывалый рост апатии.
Интересным является наблюдаемый рост ностальгии по советскому прошлому. «Он происходит отнюдь не из-за желания вернуться в коммунистическую систему, а как раз из-за отсутствия альтернативной картины мира. Даже западные демократии таковыми быть не могут, потому что большинство населения ничего о них не знает. Отсюда многие наши сограждане начинают искать альтернативы в прошлом», — пояснил Гудков.
Вместе с этими тенденциями продолжается стабильный рост образа внешнего и внутреннего врага для российского общества. Причем сегодня ощущение существования внутреннего врага доминирует над внешним. Но его образ в обществе не определен. В разных слоях населения — он разный.
Осенью 2013-го года «Левада-центр» зафиксировал самый высокий уровень ксенофобии за все годы наблюдений. «Если в 1990-е годы основным носителем ксенофобии были пожилые малообразованные люди, живущие на периферии, то сегодня — это интеллигенция, высоко статусные и хорошо образованные люди, которые способны и хотят оказывать влияние на политический процесс», — поделился социологическими наблюдениями Гудков.
Сейчас в России средний показатель поддержки лозунга «Россия для русских» — 66%. В Москве только среди людей с высшим образованием он — 68%. Показатели роста поддержки лозунга «Хватит кормить Кавказ» еще выше: по России — 71%, а в Москве — 84%.
Социолог указал, что сегодня очень четко обозначился тренд на упрощение оценок населением событий, происходящих в России, и архаизацию мышления. Эти явления находятся в прямой зависимости от государственной пропаганды. Но последней никак не удается повлиять на образ власти. Население в России убеждено, что политикой занимаются беспринципные и аморальные люди. Не больше 10% опрошенных называют какие-либо положительные характеристики политиков, тогда как негативные оценки гораздо популярнее.
«В ситуации, когда оппозиционным силам закрыт доступ к работающим каналам оказания влияния на общественное мнение, возможности изменений картины мира современного россиянина минимальны», — закончил свое выступление Гудков.
Национализм — повивальная бабка авторитаризма?
«Я постараюсь на фоне сказанного моими коллегами внести толику оптимизма. Руководствоваться я буду словами американского писателя Пена Уоррена: «Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего делать». Это одна из центральных мыслей моего доклада», — предварил эпиграфом свое выступление Эмиль Паин.
Свой доклад ученый рассматривает как полемику с теми, кто считает наступившую политическую реакцию продолжением стабильности «сытых нулевых».
Паин указал, что в докладе он исходит из трех тезисов. Первое — это беспочвенность сегодняшней риторики стабильности. На его взгляд, в политике тоже действует закон сохранения энергии. Подавленные в Москве политические протесты проявляются в других местах в виде социального недовольства или этнических погромов. Второе — это взаимосвязь уровня ксенофобия и демографии. По мнению ученого, взаимосвязь этих явлений до сих пор не до конца осмысленна, но чрезвычайно важна для понимания образа будущего. Третье — чрезвычайно высокая роль национализма для преодоления ситуации безвременья. «В какие-то периоды истории он служит для укрепления политического режима, а в какие-то является инструментом его демонтажа», — уточнил исследователь.
Сегодня социологи фиксируют почти полное исчезновение политических протестов. Но различных исследователей и наблюдателей приводит в ступор волна этнических погромов, которые прокатились в стране в 2013 году. «Если в 2006 году случилась одна Кондопога, о которой потом говорили несколько лет, и только через пять лет случилась Манежка, то в прошлом году мы имели пять крупных этнических погромов: Пугачев, Нурла, Среднеуральск, Бирюлево, Апраксино. И это только самые крупные — о большинстве мелких мы просто ничего не знаем. Зато мы знаем данные, которые привел прокурор Чайка: за последние девять лет в пять раз выросло количество осужденных за экстремизм», — указал Паин. Когда подавлен политический протест, он начинает проявляться в нашем догражданском обществе уже в таких архаичных формах, как погромы.
Далее он перешел к описанию демографических аспектов, которые оказывают непосредственное влияние на ситуацию современного российского безвременья. По мнению ученого, в российской истории безвременье повторялось неоднократно, но для сегодняшнего дня особенно важна текущая демографическая ситуация, слабо осмысленная и властью, и российскими интеллектуалами.
Существует четкая зависимость между продолжительностью и уровнем жизни. По соотношению этих показателей Россия находится на 129 месте в мире. Демографы считают население страны старым, если доля людей в возрасте от 65 лет в ней составляет 7%, но сегодня этот показатель в России почти вдвое выше — почти 13%. Еще хуже демографическая ситуация в России покажется, если взять за основу предполагаемую продолжительность жизни. Если в скандинавской стране средняя продолжительность жизни мужчины больше 70 лет, то у нас она едва превышает порог в 50 лет. Основная причина тут — высокая смертность от алкоголизма. По этому же показателю мы опережаем США на 15 лет, Польшу — на 9 лет.
«И даже Польшу, в которой и изобрели водку. И сейчас я перехожу к главной части своего выступления. После распада социалистической системы возраст дожития в Польше увеличился, а в России сократился. Почему это произошло? При всех «ужасах 90-х», о которых нам говорят, в той же Польше в этот период возрастают надежды на будущее, что находится в прямой корреляции с ростом продолжительности жизни. В России же произошла обратная ситуация — стало меньше надежд и сократилась продолжительность жизни. Разочарование люди стали «глушить» в водке», — рассказал Паин.
Затем ученый обратил внимание аудитории на возрастно-половую структуру одного из муниципальных районов Дагестана. «Эта структура похожа на елочку. Внизу очень много молодого населения, а вверху — очень мало стариков. Это типичное традиционное общество. В России оно не встречается больше нигде, кроме Северного Кавказа», — пояснил он.
«А это «дуб», — показал Паин возрастно-половую структуру одного из муниципальных районов теперь Красноярского края, — очень мало детей, но много стариков, и еще больше людей в среднем возрасте. Это типичная картина для всей остальной России».
Ученый задается вопросом: «А откуда в наших городах возрастает такое многолюдие взрослого населения?». Это является последствием внутренней миграции. Ее основным результатом является концентрация населения в крупных населенных пунктах, прежде всего столицах и региональных центрах. В сегодняшней России происходит тотальная убыль периферийного населения, которую не удастся восстановить в ближайшие сто лет. А структура расселения все больше напоминает допетровскую Россию.
Сегодня у страны нет другого способа заселить эти территории, кроме как использовать миграционные потоки с Северного Кавказа или Средней Азии, что неизбежно приведет к росту ксенофобии. «В России господствуют два вида ксенофобии: антизападная и антимигрантская. Первая исчезает, как только выключается телевизор. А вот что делать со второй, даже при продуманной политике толерантности, в ситуации демографического кризиса непонятно. Поэтому сегодня ксенофобия становится доминирующим образом жизни населения», — считает Паин.
Сегодня власть пытается это использовать. Во время избирательной кампании мэра Москвы можно было наблюдать, как власти перехватывают националистические лозунги и используют ксенофобию для роста электоральной поддержки кандидата власти. Самый распространенный в России имперский национализм, по мнению Паина, не может сегодня ничего того, что ни предлагает власть: у них одни и те же враги и одни и те же друзья. Из-за этого массовый русский национализм неконкурентоспособен, поскольку полностью уступает в своей повестке дня пальму первенства власти. Возникает парадоксальная ситуация: при небывалом росте ксенофобии активность националистических политиков и организаций не увеличивается, а даже падает.
В результате это приводит к глубинным изменениям в идеях русских националистов. Паин согласен с теми националистическими идеологами, которые утверждают, что русский национализм появляется только сейчас. «Ни «Союз русского народа», ни диссидентские националистические группы, ни общество «Память», ни «Русское национальное единство» (РНЕ) не были по сути националистическими организациями, так как исходили из имперской охранительной риторики», — пояснил свою мысль ученый.
Националисты сегодня отказываются от идеи авторитаризма и империи, апеллируют преимуществами работающих демократических институтов для националистического движения. В качестве иллюстрации Паин приводит Национал-демократический альянс под руководством Алексея Широпаева и Ильи Лазаренко, которые от радикальных националистических идей пришли к утверждению необходимости европейской интеграции для России. «Фактически от этнического национализма они перешли к национализму гражданскому», — уточнил он.
Ученый задается основным вопросом своего доклада: «А не может ли быть так, что национализм гражданский является в России той повивальной бабкой авторитаризма, которой он являлся в Польше, Чехии, Венгрии, а сегодня — на киевском Майдане? Возможен ли в принципе выход из авторитаризма без обретения той или иной формы националистической идеологии?».
В качестве примера Паин привел разницу между россиянами, которые поддерживают действия украинской оппозиции на Майдане, и собственно самими украинцами, которые несколько месяцев протестуют на улице. Российские сторонники «Майдана» — это космополиты, которые не любят или как огня боятся любой риторики, связанной с национализмом, исповедуя риторику космополитизма. Протестующие же на Майдане так или иначе связаны с украинским национализмом. Паин пояснил, что космополитизм подразумевает легкую смену страны проживания, в которой носитель космополитизма видит более приемлемые для себя условия. Националист же вынужден так или иначе отстаивать свои интересы в той стране, где он проживает.
Ученый продолжил рассуждать о разнице между Россией и Украиной: «Она огромна. У нас среди интеллектуалов, просвещенных слоев общества преобладает идея о том, что Россия — страна рабов, в которой ничего невозможно поменять. Отсюда и ощущение безвременья. Для осознающих себя лузерами будущего не существует. А вот у украинцев есть идея «народ непереможний» — народ непобедим. И у них есть ясный образ будущего».
Свое выступление ученый закончил рекомендацией: «Нашему обществу нужно изживать существующие представления о невозможности другого будущего».