Готовность силой защищать свои интересы — явление в России не новое. Несанкционированные и силовые акции протеста случались и в прошлые годы: перекрытия трасс после монетизации льгот в 2005 году, действия защитников Химкинского леса, которые в буквальном смысле ложились под бульдозеры и бросали файеры в здание горадминистрации… Пример самых радикальных действий — «приморские партизаны», которые в первой половине 2010 года занимались нападениями на сотрудников правоохранительных органов в Южном Приморье. Тогда, по данным социологического исследования «Левада-центра», сочувствие приморским стрелкам готово было выразить 22%, одобрение — 3% респондентов. В отдельных слоях российского общества симпатии были еще сильнее: до 42% наиболее обеспеченных россиян (способных приобретать дорогие вещи, товары длительного пользования) и 46% москвичей выразили свое сочувствие, еще 10% москвичей — одобрение действий «приморских партизан».
«Подобные действия плохо прогнозируются с точки зрения социологии»,— считает политолог Глеб Павловский. Он приводит в пример соцопросы 1992 года, проводившиеся после либерализации цен: их данные свидетельствовали о том, что к силовым акциям протеста готово более 50% граждан, но бунта так и не случилось. «В то же время несанкционированные акции против монетизации льгот проходили при небольшом протестном потенциале»,— отмечает политолог.
Всероссийских опросов о готовности к насильственным акциям протеста в последние годы три крупных социологических фонда («Левада-центр», ФОМ и ВЦИОМ) не проводили.
«Чтобы вычленять группы радикально настроенных граждан, готовых к активным действиям, нужна сложная выборка. Мы своим инструментарием их не можем выявить»,— признался «Деньгам» представитель фонда «Общественное мнение» (ФОМ).
«Готовность граждан к радикальным акциям сложно зафиксировать всероссийской оптикой,— подтвердили «Деньгам» в «Левада-центре».— Вопрос о готовности к силовым акциям встречался в двух специальных опросах, которые проводились на митингах оппозиции в сентябре и январе 2012-2013 годов. С высказыванием «с этой властью невозможно бороться законными методами, она понимает только язык силы, нужно идти на открытый конфликт» в сентябре было согласно 27,8% опрошенных протестующих, в январе — 25,2%». Подобную разницу можно списать на статистическую погрешность. «Определенный запас поддержки у таких настроений есть»,— констатирует социолог «Левада-центра» Денис Волков.
После очередной санкционированной акции оппозиции зимой этого года популярной была шутка «Русский бунт, бессмысленный и согласованный». В последнее время мне доводилось посещать немало судов над всевозможными активистами и общаться как с оппозиционерами, так и с сотрудниками правоохранительных органов: бросается в глаза рост готовности применять силу с обеих сторон. Многие активисты всерьез считают, что посещение тренажерных залов и секций единоборств может иметь практическую пользу для их дела. Подобные опросы проводились и среди молодежи 16-34 лет в средних и крупных городах в 2011 году, при этом радикальные действия экологов одобряло 68% опрошенных, нацболов и «Антифы» — всего 7%, нацистов — 3%. «Допустимость насилия в глазах общества очень сильно зависит от его субъекта,— поясняет социолог Денис Волков.— Нужно учитывать, что ответы на вопрос о силовом протесте с формулировкой «отстаивать свои права и интересы» и «отстаивать свою детскую площадку» будут кардинально отличаться».
Русских Тахрира или Таксима все же пока не предвидится. «В силу ярко выраженной политической пассивности подавляющей части российского населения реализация протестно-революционного сценария в сложившихся условиях невозможна»,— констатировали в конце прошлого года эксперты Центра стратегических разработок (ЦСР) в докладе, подготовленном для Комитета гражданских инициатив Алексея Кудрина. При этом они отмечали, что рост легитимности такого сценария в обществе «повышает чувствительность к потенциальным спусковым механизмам массовых протестов». Одним из таких триггеров может стать очередная волна экономического кризиса, считают эксперты.
«Большая часть радикальных протестных акций происходит, когда затронуты интересы конкретного человека, конкретного сообщества,— говорит социолог Денис Волков.— У сообществ пока нет готовности консолидироваться — люди предпочитают решить свои проблемы и успокоиться». Впрочем, он считает, что для роста радикальных настроений есть определенные предпосылки: например, властью взят курс на сворачивание деятельности НКО, которые были одним из каналов цивилизованного диалога с недовольной частью общества. В судах, а тем более посредством публичных слушаний спорные вопросы тоже решаются редко. Устраняясь от роли арбитра в спорах граждан с хозяйствующими субъектами, власть тем самым способствует радикализации протестующих. Силовые акции протеста, конечно, сразу дают однозначный повод для их подавления. Пожалуй, только этим для власти они и удобны.