У писателя Михаила Жванецкого в одном из коротких рассказов персонаж говорит: «Что ты мне все молодежь, молодежь! Да если мы захотим, молодежи вообще не будет».
Смешно, конечно. Но и мораль тут все-таки есть. Сегодня проблемы молодежи в дискуссиях и сценариях о будущем российского общества занимают довольно скромное место. Причем институты власти, идеологические ведомства если и касаются молодежной тематики, то это, как правило, выливается в задачи патерналистского государства, касающиеся целей патриотического и нравственного воспитания, профилактики наркомании, состояния и реформирования современной школы, привлечения молодых людей к участию в необходимых власти массовых действиях.
На наш взгляд, проблемы и явления в молодежной среде должны сегодня изучаться более дифференцированно и отражать те противоречивые процессы, идущие в посттоталитарном обществе, без анализа которых невозможно понять систему ценностей поколения, родившегося в начале 90-х годов. А это (в отличие от родившихся в середине или конце 80-х) люди, социализированные путинским временем – эпохой стабильности, сравнительным экономическим благополучием, усилением авторитарных тенденций в обществе, имитацией возвращения к великодержавной геополитике, официальному православию и т.д.
Речь идет о появлении нового поколения 20-летних, не знавших советского времени, для которых нынешние реалии представляются само собой разумеющимися и естественными, существовавшими всегда. Эта часть общества не знает о хроническом дефиците эпохи брежневского застоя, о чувстве бесперспективности жизни, о подцензурном искусстве, об идеологической «прокачке» мозгов и о многих других чертах жизни при развитом социализме. Нынешним молодым ушедшая реальность не говорит ни о чем, она для них не значима, и они могут только удивляться тому, почему те годы то и дело вспоминают их родители.
В начале 90-х годов потенциал модернизации общества связывался со вступлением в новую жизнь молодых поколений надежды. Об этом много писалось в работах нашего центра. Приметы изменений мы искали не только в продвинутом, образованном слое, из которого должны выходить и складываться профессиональные элиты общества, не только в современной, сложно устроенной урбанизированной среде крупных городов, мегаполисов, но и в среде молодежной. Мы постоянно вытаскивали на свет такие отличительные приметы молодых, как открытость их по отношению к Западу, более явную, чем среди населения в целом, идентификацию с либеральными и демократическими ценностями, стремление к гражданским свободам, к достижению успеха. Кроме этого мы отмечали среди молодых устойчивую удовлетворенность происходящим в стране и своей повседневной жизни.
Исследуя все это, мы полагали, что с каждым новым поколенческим сдвигом будут соответственно усиливаться механизмы конструктивного восприятия западных ценностей и норм. А значит, станут развиваться и углубляться процессы, предполагающие начало реального разделения властей, появление новых форм социальной организации, повышение возможностей общественной инициативы и самоуправления.
Внуки прорабов перестройки
Однако примерно к середине 90-х годов в нашей работе, основанной на анализе прежде всего постоянно повторяющихся вопросов, выявилось, что приписывать молодым людям и роль проводников модернизации и носителей либерально-демократических ценностей, и приверженность эффективным экономическим и политическим системам – значит, выдавать желаемое за действительное. Сравнительный анализ данных по поколениям, возрастным когортам показывал, что прозападные ориентации молодежи носили преимущественно декларативный и фазовый характер.
Другими словами, взрослея, молодые все больше начинали разделять те массовые базовые ценности, которые несли в себе многие компоненты советского прошлого. А негативный фон настроений, существовавший до 2006 года, усиливал в молодых людях привычные для советского человека комплексы, стереотипы и предрассудки.
Таким образом, ощутимым отличием молодых поколений от старших были и остаются только два фактора. Во-первых, большая удовлетворенность всеми сферами жизни, включая материальное положение. Во-вторых, и это серьезнее, большая чувствительность к проблемам, явлениям и событиям, связанным с национальной или этнической идентичностью, повышенная проницаемость для националистической риторики, способной вызвать реакцию вплоть до экстремистских действий.
Здесь важно учитывать, что путинская молодежь – это поколение, активная социализация которого пришлась на первое десятилетие 2000-х. Это дети 20–30-летних современников перестройки и гласности, начала демократических и рыночных реформ, и внуки 40–50-летних самих прорабов перестройки.
В отличие от небольшой части образованного слоя интеллигенции, сохранившей по меньшей мере до начала первой чеченской войны, а то и до президентских выборов 1996 года надежду на удержание демократического вектора реформ, остальное взрослое население России погрузилось в состояние подавленности, растерянности и раздражения. В людях укрепилось чувство, что государство их оставило. Отношение к переменам, общему благу, идеалам свободы и демократии заменилось установками на элементарное выживание. Отсюда появление традиционного для советского и российского человека комплекса жертвы, утрата каких-либо общественных идеалов. И как компенсация за потерянные надежды – поиск возможностей для коллективного самовозвышения и самоутверждения, ностальгия по советскому образу жизни, тоска по определенности, ясности, порядку, а значит, по сильной руке.
Такой депрессивный фон очень выгодно оттенял молодых – с их оптимистичными настроениями и положительными оценками происходящего. Их духоподъемность показывала, что они видят впереди не различаемые остальными светлые, прекрасные горизонты.
А в это время большинство населения было поражено характером накативших на страну перемен. Укреплялось мнение, что от реформ выиграли либо воры, жулики, спекулянты (те, кто в советское время давно бы за это сидел), либо люди, имеющие власть или близкие к тем, кто ее имеет. Больше половины россиян считали себя проигравшими во время реформ, людьми без будущего.
Поэтому адаптация к такой несправедливой реальности могла сделать выживание осмысленным лишь при условии, что это жизнь ради детей. Отказ от будущего ради себя в пользу лучшей доли для молодых поколений компенсировал собственные неудачи, слабости, недооцененность, подавленность от того, что мечты убиты. Все, что могло утешить проигрывавших, – это признание детьми их жертвенности.
Кто тут ругает советскую власть?
Депрессия большинства взрослых, понижение собственных запросов и ожиданий сузило и упростило их представление о будущем и прошлом. Таким образом, все залпы публичной критики советской системы оказались холостыми. Для современной молодежи, как и для всего общества, переосмысление советского прошлого и его истории, понимание того, как действительно был устроен СССР, перестали быть значимы.
В то же время молодежь, которая быстро адаптировалась к смене социальной и политической обстановки, стала противопоставляться массе растерянного, потерявшего ориентиры населения. Недовольство последнего, в свою очередь, начали использовать партии левого толка и, конечно же, все более заметные в этой ситуации национал-патриоты.
А дальше возник парадокс. Молодежь, обычно воспринимаемая другими возрастными группами как носитель новых ценностей, на этот раз, ничего не предпринимая для того, чтобы оправдать эту миссию, сама стала относить себя к когорте более значимой, чем другие поколения или группы. Она стала воспринимать свои привилегированные позиции как нечто закономерное. Эта халявная психология блокировала для всего общества и для молодых поколений все виды работ по модернизации общества, возможность усвоения новых для России идей.
Переломный, решающий этап в жизни страны мы прожили исключительно на старом багаже идей и понятий.
В 2001 году Левада-Центр провел специальный опрос молодежной среды, чтобы сопоставить его результаты с более ранними исследованиями. Эти сравнения позволили нам выявить совокупность общественно-политических, морально-психологических и иных факторов, формирующих облик, систему ценностей, модели поведения разных категорий нынешней российской молодежи. Отчет об этом исследовании, который я подготовил вместе с коллегами Борисом Дубиным и Наталией Зоркой, мы представляем читателям «Независимой» лишь в основных выводах, которые нам показались чрезвычайно важными.
Что нам мама, что нам Запад…
Итак, первое, что мы отметили: главные общности, к которым молодые респонденты причисляют себя, – это государственно-национальная (гражданин России, русский человек), семейная (как правило, молодые женщины) и поколенческая.
Отношение российской молодежи к тому, что они получили от старших поколений, придало им сильную уверенность в себе. Что вызвало заметное ослабление прозападных, пусть декларативных установок, вытеснение темы гражданских прав и свобод, соблюдения закона и т.д. Зато пошли в рост нетерпимость, агрессия по отношению к «другим», социально, культурно и национально чуждым группам, равнодушие к сворачиванию публичного пространства, ограничение возможностей политического участия и влияния на происходящее. И все это при высоком (в сравнении с другими поколениями) одобрении «правильной политики ВВП»!
Этим объясняется удовлетворенность молодежи разными аспектами своей жизни в сравнении с другими возрастными группами. Например, многие молодые люди довольны уровнем полученного образования, но почти не комментируют его качество. Возможно, это согласие с любым уровнем обучения вытекает из того, что и общая идея отстаивания, защиты своих прав на получение качественных услуг за деньги, призывы к протесту против переплаты, нарушения договорных отношений не находят у нынешних молодых никакой поддержки.
Другое дело – материальное положение молодежи. Здесь оно сливается с такой же неудовлетворенностью остальных групп населения. Этот общий разрыв между желаниями и возможностями неминуемо приводит к стойкому негативному восприятию реальности. А дальше – массовая депрессия, особенно характерная для провинции с ее селами, поселками, малыми городами.
Ощущения безысходности, унижения, несправедливости удобряют почву для самых разных «цветов зла». Обиженные вопреки всякой причинной логике вдруг бросаются на поддержку первого лица во власти, наделяя его такими прекрасными чертами и качествами, что массовая неудовлетворенность положением вещей может трансформироваться в акцию горячей поддержки «спасителя нации».
А дальше на фоне растущих проблем крепнет вполне понятная и проверенная историей ксенофобия – во всем виноваты «понаехавшие»,«предатели», «америкосы», «чурки», «евреи»…
Однако при такой агрессивности отношение нынешней молодежи к политике отличается неопределенностью, противоречивостью политических предпочтений и низким интересом к этой сфере и вообще. За исключением признания ярко выраженного лидера. И это признание удивительно сочетается с низким участием в политических и общественных инициативах. Если, конечно, не брать во внимание специальную молодежь поддержки.
Конечно, трудно ожидать иного поведения и восприятия происходящих процессов от тех, кто не очень понимает, откуда и куда идет его страна. 35% опрошенных молодых россиян вообще никогда не разговаривают с родителями на политические темы. Это значит, что примерно в двух пятых российских семей не происходит межпоколенческого обмена политическими оценками, мнениями, прогнозами. При том что в среднем 60% опрошенных в прошлом году дали положительную оценку советскому времени. И что особенно впечатляет – чем дальше время очередного опроса отдалялось от той эпохи, тем выше становилась доля таких оценок в разговорах со старшими.
Причем молодежь за отсутствием опыта проживания в советской эпохе больше испытывает влияние даже не старших родственников, а СМИ. При этом эффективное воздействие на это поколение оказывают символы и значения советского. То есть то, что сегодня принято называть брендом.
Без романтизма, но с комфортом
Восприятие же сегодняшней молодежью своего времени и своего поколения крайне противоречиво и лишено какой-либо романтичности или идеализации. Оно часто обусловлено ценностными установками старших, закрепленными школьной дидактикой и рутинными интеллигентскими догмами.
При отсутствии романтизации и поисков высоких идеалов трудно удивиться тому, что главный ценностный ориентир исследуемой социальной группы – желание денег и собственного благополучия.
Такой коридор мечтаний и приводит экспертов к выводу, что основные формы участия в политике у этой группы – зрительское внимание к политической информации, обсуждение наиболее ярких новостей в своем кругу. То есть телевизор, журнальчик, разговор с коллегой или соседом, а вовсе не реальное участие в каких-либо формах поддержки или протеста тех или иных политических действий.
Что же касается гражданских прав и свобод, то их значение чаще подчеркивают более образованные и особенно более обеспеченные подгруппы опрошенной городской молодежи. Менее обеспеченные нажимают на необходимые гарантии со стороны государства, требуют, а не ищут работы по специальности, бесплатного образования и т.д.
Самыми требовательными и менее доверчивыми к власти во всех опросах показывают себя молодые москвичи. Абсолютное большинство из них признается, что не имеет представления о том, какие цели поставлены руководством перед страной, какие перспективы у России и куда она идет.
А молодые россияне в целом (54%) считают, что они не способны влиять на ситуацию, участвуя в общественных организациях и гражданских инициативах. Также высок уровень их неосведомленности о деятельности различных организаций (лимоновцы, антифа, антиглобалисты), в которых участвует молодежь.
Среди факторов, мешающих формированию гражданского общества, молодые люди выделяют противодействие власти процессам самоорганизации людей.
Нынешнее поколение 20-летних отличает прагматичное отношение к Западу как источнику различных благ, месту работы, учебы или отдыха. Они признают достижения Запада, его уровень жизни, степень защищенности и свободы граждан. Но при этом молодым урбанизированным россиянам не нравится интерес Запада к России. Это, как и остальные антизападные фобии, вызывает даже у самых продвинутых чувство агрессивности, обиды и зависти.
Подробнее: http://www.ng.ru/scenario/2012-03-27/14_young.html